Сестры
Шрифт:
– На похоронах или свадьбах, да?
– Не только. Мы гордимся всеми успехами, которых достигли наши родные, поддерживаем друг друга.
Макс полез во внутренний карман пиджака, висящего на стуле, и достал довольно пухлый альбом.
– Вот, посмотрите, моя семья. Это – Эльза, жена. Это Эрика, младшая дочь, ей сейчас пятнадцать. Это – Курт, мой старший сын. А это – мой внук Дэн, его назвали так в честь моего дяди Даниила Ренке, известного скрипача.
– А это кто? – Лялька смотрела на старый снимок, на котором молодой мужчина стоял на сцене, прижав скрипку к своей груди. Она смотрела не на лицо, а на правую руку, где между указательным и средним пальцем было овальное родимое пятно.
– Это и есть мой дядя.
Лялька пошла в спальню и принесла оттуда фотографию, которую на днях оставил у нее ее новый родственник Леон Сергеев. На ней маленький мальчик играл на скрипке. Она молча протянула снимок Максу.
– Откуда у тебя это?
Лялька рассказывала изумленным друзьям о неожиданном появлении брата, о семье Печенкиных, о том, что они с Сашкой начали поиски потомков,
– Похоже, что на обоих снимках мой дядя Даниил. Но, каким образом он мог быть сыном твоей родственницы, да еще жить в Польше? Ничего не понимаю. Не могут же быть такие совпадения случайными, и родинка, и скрипка, и имя, и возраст! Я должен позвонить домой.
– Звони сейчас. Вот телефон, – Лялька протягивала трубку Максу.
– Мама, здравствуй. Как ты себя чувствуешь? А отец? …
Пока Макс разговаривал с матерью, Ляля с Верой собрали грязную посуду со стола и сварили кофе.
– Ну, знаете, хоть фильм снимай!
– Рассказывай скорей! – Лялька от волнения пролила кофе мимо чашки.
– Все сходится. Мы с тобой Ляля, родственники, хотя и не прямые. История началась в войну, когда сестра бабушки Клара и ее муж Генрих Ренке потеряли единственного сына, который умер от дифтерита. Они тогда жили в городе Шведте, недалеко от границы с Польшей. Генрих Ренке был начальником железнодорожной станции, через которую шли поезда дальше, на юг Германии. Однажды Клара, которая принесла мужу, не приходившему домой уже несколько дней, горячий обед, увидела около вагона группу маленьких детей. Это были дети из Польши, которых разлучили с их родителями. Один мальчик стоял в стороне ото всех, крепко прижимая к себе футляр со скрипкой. У нее сжалось сердце. Ее умерший сынишка тоже играл на скрипке. Ее муж использовал все свое влияние, и мальчик остался у них в семье. Он назвался Даниилом Кацем. Рассказал, что жил с отцом и матерью в Хойне, и, что их тоже куда – то увезли. После войны Ренке его усыновили и дали свою фамилию. Генрих Ренке был порядочным человеком, поэтому, прежде чем усыновлять Даниила, он выяснил, что его родители погибли в лагере в Дахау. Я прихожусь троюродным племянником Даниила Ренке, моя бабушка и Клара Ренке были родными сестрами, только одна из них жила в Советском Союзе, другая в Германии.
– А сейчас твой дядя жив?
– Жив – здоров и даже продолжает давать концерты. Мама сейчас созвонится с ним, и даст ваш телефон. Я думаю, он не заставит себя долго ждать. Зная его, могу предположить, что он сразу же захочет приехать, чтобы повидать всех вас.
Словно в подтверждение сказанных Максом слов, раздался звонок. Ляля взяла трубку, и на нее обрушился быстрый поток немецких фраз. Она протянула трубку Максу.
– Макс, выслушав возбужденную речь дяди, с улыбкой повернулся к Ляле.
– Ну, что я говорил! Он едет в Россию. Думаю, проблем у него не будет, он не раз приезжал сюда на гастроли.
– Нужно как – то сообщить Леону. Он не успел оставить мне даже номер своего телефона. Борин, вот кто может знать, где его искать, если, конечно, он не у них, в милиции.
Сашкины одноклассники еще долго сидели и вспоминали свою школьную жизнь. А Лялька все раздумывала, удобно ли позвонить Даше Шерман, чтобы переговорить с Бориным. То, что Дарина по уши влюбилась в следователя, Лялька поняла сразу, как только подруга пришла к ней «на кофеек». Ей даже не понадобилось раскладывать карты, чтобы узнать, насколько серьезно «попала» Дашка. Та просто светилась, рассказывая, как у них все начиналось. И, судя по всему, у Борина тоже «снесло крышу». Лялька решила не беспокоить «молодоженов» так поздно. Леон никуда до завтра не денется.
Глава 26
Он никогда не думал, что вернется в эту страну. Мать взрастила в нем такое чувство Родины, настоящей родины его и Иисуса Христа, что он жил только с одной мыслью: он туда уедет, чего бы это ни стоило. Всю жизнь он положил на то, чтобы подготовиться к великому переселению. А для этого нужны были деньги, хорошие деньги.
В армию он попал случайно. Никак не думал, что провалит экзамены в институт. Мать тогда сказала, что все, что ни делается по воле Божьей, к лучшему. И он попросился служить на южную границу. Несмотря на свою внешность: маленький рост, крючковатый нос и жидковатые для еврея волосы, он никогда не был обделен женским вниманием. А все потому, что у него был свой секрет. В то время, когда другие парни робко строили глазки своим одноклассницам, он проходил настоящую школу любви с молодой вдовушкой, которую нашла ему заботливая мамочка. К восемнадцати годам он превратился в опытного любовника, знающего и чувствующего женщину. Это не раз помогало ему в жизни.
Пашку Дохлова он выделил из серой массы юнцов – первогодков сразу. В нем он нашел то, что недоставало ему самому. Пашка был злой, как вечно голодный волчонок. Его легко было задеть. Именно поэтому он бесконечно попадался под руку «старикам». Его дразнили нарочно, чтобы посмотреть, как этот маленький, озлобленный щенок будет в остервенении бросаться на опытных волков. И в ответ получать снисходительные, не больные, но от этого еще больше обидные, пинки. Виктор Шерман недолго смотрел на это, взяв Пашку под свое покровительство. И не прогадал. Всю последующую жизнь Пашка прикрывал его с тыла, беря на себя самую грязную работу. Из армии Пашка поехал к нему в Куйбышев. Виктор к тому времени устроился на завод и поступил на бухучет в плановый институт на вечернее отделение. Послушался совета мамы, которая объяснила ему, что технарей и без него хватает, а бухгалтер – мужчина
Только один раз в жизни он не послушал мамочку и чуть не поплатился за это своей мечтой. Он влюбился. Или подумал, что влюбился. Дашенька Нечаева работала в заводской поликлинике зубным врачом, была тонка в талии и обладала такой улыбкой, что сердце опытного бабника екнуло. И он женился. Мать, не дожидаясь дня бракосочетания, собрала свои вещи и, посылая проклятия русской ведьме, окрутившей ее мальчика, уехала лелеять свою обиду в Житомир к родне. А у счастливого Шермана в положенный срок родился сын, как две капли воды похожий на него маленького. Он думал, что сердце бабушки смягчится, когда она увидит этого ангелочка, и послал фотографию. Матушка поздравила сына с наследником, но не преминула упрекнуть его в том, что он прервал род Шерманов, ведь мать ребенка была не еврейкой. Впрочем, загадочно добавила она, еще есть возможность поправить ситуацию. С этого времени они стали общаться часто, но только по телефону.
А между тем приближался тот день, который должен стать последним днем пребывая Шерманов в этой стране. И встал вопрос, с кем он туда поедет. Решение пришло как – то одномоментно. И тут же родился план, рискованный, но дающий ему свободу.
Он не раз уже пользовался той информацией, которую копил год от года. После того, как грабить на заводе стало опасно (на место прежнего руководства пришли молодые и голодные), у него и у Пашки случился денежный простой. И тогда он стал придумывать схемы. Четкие, продуманные до мелочей, схемки отъема денег у всякого рода предпринимателей. Нет, не банальные наезды с применением физической силы и нахрапа. Этим занимались все, кому не лень, пачками садясь в тюрьму. Верхом шика считалось пожить хоть месяц, но крутым братком. Шерман с брезгливостью относился к такой шелупони, и все время осаживал Пашку, который рвался к боевым действиям. У него все было построено так, что никто даже не догадывался, что законом здесь и не пахнет. К делу был подключен и Самойлов, бывший сослуживец по границе, которого Пашка подобрал на улице, пьяного и бездомного. Отмыв и облагородив бывшего бомжа, они зарегистрировали на поддельный паспорт первую фирмочку – шарик, выдав Самойлова за директора. Получив деньги со «сделки» на ее счет, обналичив и оприходовав по карманам, тут же пускали Самойлова в запой, выплатив ему его долю «жидкой» валютой. А «шарик» лопался. В клиенты, или жертвы, выбирались люди не случайные, а те, на которых у Шермана был «материальчик». В то время многие инженеры и мелкие заводские начальники возомнили себя бизнесменами и пооткрывали всяких ИЧП и ООО. Даже, если обобранный до нитки клиент пытался искать правду, ему посылались копии документов и записей откровений о неблаговидных поступках прежней жизни. И все молчали.
Соколова он оставил на десерт. Для финального аккорда. Развести его, было делом чести. Поэтому он и устроился к нему сам. И деньги, на которые он собирался его обуть, не сравнимы с той мелочью, которую они брали с других. Но и Соколов был не дурак. Кроме того, партнером у него был его, Шермана, сосед по лестничной площадке, классный юрист и тоже очень осторожный человек, Юрий Голованов. Его Шерман даже побаивался, без его подписи не был действителен ни один контракт. И на него у Шермана не было «материальчика». Успокаивало одно, все трое дружили семьями, а Соколов и Голованов, похоже, действительно ему доверяли.