Сестры
Шрифт:
– Вам кого?
Она оглядела его, узнала. Раздраженно ответила:
– Вам какое дело?
– Как я хозяин этой квартиры.
– Елену Ратникову.
– А-а...- Буераков расплылся в улыбке.- Хорошая дивчина, выдержанная.
Лелька открыла дверь и крикнула:
– Мама! Вот я рада!
И увела к себе. Товарищ Буераков высоко поднял брови и почесал за ухом.
Лелька, правда, очень обрадовалась. Такая тоска была, так чувствовала она себя одинокой. Хотелось, чтобы кто-нибудь гладил рукой по волосам,
А через час уже разругались. Мать рассказала Лельке о столкновении с Буераковым в трамвае. Лелька скучливо повела плечами,
– Какой кляузный старикашка! Вздорный, глупый. У матери стали большие, злые глаза, и она спросила:
– Ты видишь тут только личную дрянность? И не видишь, до какой развращенности доведен рабочий класс в целом, как воспитывается в нем совершенно дворянская психология? Он вполне убежден, что он совсем какой-то особенный человек, не такой, как все остальные... Гадость какая!
Проспорили с полчаса, расстались холодно. Мать, спускаясь по лестнице, плакала, а Лелька плакала, сидя у себя на диване.
* * *
Одиноко было и грустно в душе Лельки. Но это она знала: пусть больно, пусть душа разрывается,- кому может быть до этого дело в той напряженной работе, которая шла кругом? И Лелька
ни с кем не делилась переживаниями. Зачем лезть к другим со своими упадочными, индивидуалистическими настроениями?
Она оживала душою, когда была на заводе. Если выпадало два праздника подряд, начинала скучать по заводу. Иногда в свободную смену добывала себе пропуск, бродила по цехам, наблюдая производство во всех подробностях, и наслаждалась.
Наслаждалась она красотою завода. Наслаждалась так, как - раньше думала можно наслаждаться только заходом солнца за речною далью или лунною ночью на опушке рощи. Большие залы, полные веселого стального грохота, длинные ряды электрических ламп в красивых матовых колпаках, быстро движущиеся фигуры девчат на конвейерах, красные, голубые и белые косынки, алые плакаты под потолком. Высоко вдоль стены, словно кольчатый дракон, непрерывно ползет транспортер. И атмосфера дружного труда, где всё - и люди и машины - сливается в один торжествующий гимн труду.
Лелька жадно смотрела и повторяла любимое двустишие из Гейне:
Здесь выплачешь ты все ничтожное горе,
Все мелкие муки твои!
И представлялось ей: какая красота настанет в будущем, когда не придется дрожать над каждым лишним расходом. Роскошные заводы-дворцы, залитые электрическим светом, огромные окна, скульптуры в нишах, развесистые пальмы по углам и струи бьющих под потолок фонтанов. Крепкие, красивые мужчины и женщины в ярких одеждах, влюбленные в свой труд так, как теперь влюблены
Лелька сидела на окне около выходной двери, смотрела и думала:
"Это верно, да! Конечно, одежды будут яркие. Блеклые, усталые тона платьев, годные для буржуазных гостиных, в этих огромных залах сменятся снова одеждами ярко-красочными, как одежды крестьян, дающие такие чудесные пятна на фоне зеленого луга или леса".
– Чего это ты не работаешь?
Перед нею стоял Юрка и удивленно смотрел на нее.
– Я в дневной смене работала. А сейчас просто пришла. Полюбоваться, Люблю наш завод. Думала я... Сядь!
Она ласково потянула Юрку за руку и заставила сесть рядом на окно.
– Думала, какую мы разведем красоту на заводах, когда осуществим все пятилетки.
Делилась тем, о чем сейчас думала, глядела в робко-любящие глаза Юрки. И вдруг опять почувствовала, как она одинока и как сумасшедше хочется теплой, ровной, не высокомерной ласки. Спросила:
– Ну, а как ты живешь?
– Да! Ведь я тебе не говорил: записываюсь в Особую Дальневосточную армию добровольцем. Охота подраться с китайцами. Спирька уже записался.
Лелька поглядела ему в глаза. Помолчала. И вдруг решительно сказала:
– Юрка! Не записывайся. Позовут - иди. А тут у тебя работа серьезная, нисколько не меньше, чем с китайцами воевать. Эх, ты!
– И, как в прежние времена, взъерошила ему волосы.- Все ты о буденновской кавалерии мечтаешь! Когда поймешь, что у нас тут, на производстве, бои еще более трудные, еще более нужные?
А про себя подумала:
"Кроме же того, мне без тебя будет здесь очень одиноко. М-и-л-ы-й Ю-р-к-а!"
Он встал и сказал извиняющимся голосом:
– Нужно идти на работу.
– Я тебя провожу.
Взяла его за руку, и вместе пошли по направлению к вальцовке.
– Отчего, Юрка, никогда не зайдешь ко мне? Он смешался, поглядел в сторону.
– Я думал...
Лелька с усмешкой пристально поглядела ему в глаза, взяла под руку и прижалась к его локтю.
– Что бы там ни было, это дело не твое. Наших с тобою отношений это нисколько не меняет. Все остается по-старому. Юрка разинул рот от удивления.
– Приходи сегодня после работы. Поужинаешь у меня. Он быстро ответил:
– Приду.
– Ну, пока!
– Ласкающе пожала концы его пальцев и пошла из вальцовки.
Юрка остановился перед своею машиною и долго смотрел на ее блестящие валы.
* * *
Уже полгода по заводу шла партийная чистка. В присутствии присланной комиссии все партийцы один за другим выступали перед собранием рабочих и служащих, рассказывали свою биографию, отвечали на задаваемые вопросы. Вскрывалась вся их жизнь и деятельность, иногда вопросами и сообщениями бесцеремонно влезали даже в интимную их жизнь, до которой никому не должно было быть дела.