Сеть Алисы
Шрифт:
– Скажите, вам бывает страшно? – вдруг спросила Эва.
Лили повернулась к ней. Дождевые струи, стекавшие с зонтика, разделяли их, точно серебристый занавес.
– Да, как всякому человеку. Но только после исполнения опасного дела. Бояться заранее – слабость. – Она взяла Эву под руку. – Добро пожаловать в сеть Алисы.
Глава седьмая
Чарли
Май 1947
Лето тридцать седьмого. Мне девять, Розе одиннадцать; вместе с родителями
Случайность, конечно. Две машины: в одной взрослые, в другой, идущей сзади, дети с нянькой. Остановка возле кафе, обращенного к цветущему винограднику; родители спешат в туалет, покупают открытки, мы с Розой суем носы в кухню, привлеченные ароматом свежеиспеченного хлеба, братья затевают возню… Потом все опять усаживаются в машины, но нянька почему-то решает, что мы сели к родителям, а те думают, что мы с нянькой, и в результате уезжают без нас.
Это был единственный раз, когда я видела Розу испуганной, только не понимала, чего она боится. Никакая опасность нам не грозила, а добрая толстуха кухарка, узнав, что произошло, страшно всполошилась:
– Не волнуйтесь, мадмуазели! И двадцати минут не пройдет, как ваши мамочки вернутся.
Вскоре мы сидели за отдельным столиком под полосатой маркизой и, любуясь виноградником, угощались холодным лимонадом и толстыми бутербродами с козьим сыром и копченой ветчиной.
– Сейчас прикатят обратно, – проговорила я с набитым ртом.
По мне, этак гораздо лучше, чем на заднем сиденье душного «рено» выслушивать нянькины наставления и терпеть щипки братьев.
Однако Роза хмуро смотрела на дорогу.
– Может, и не вернутся, – сказала она. – Мать меня не любит.
– Не выдумывай.
– Особенно сейчас, когда я, того, взрослею. – Роза скосила глаза на свои выпуклости – уже в одиннадцать лет у нее наметилась грудь. – Маман это не нравится. Она себя чувствует старой.
– Потому что ты вырастешь и обгонишь ее в красоте. Мне-то мою не догнать. – Я вздохнула, но грусть длилась недолго. День выдался чудесный, а улыбчивая кухарка поставила перед нами тарелку с горячими мадленками.
– Почему женщина непременно должна быть красивой? – воскликнула Роза, не замечая потрясающих видов неба и виноградника.
– А ты не хочешь, что ли? Я так не прочь.
– Да нет, хочу, конечно. Но вот с братьями никто не говорит о внешности, их только спрашивают: «Как дела в школе? В футбол играете?» А нам таких вопросов не задают.
– Девочки не играют в футбол.
– Ты поняла, о чем я. – Роза, похоже, вспылила. – Родители никогда не забыли бы наших братьев. Мальчишки везде первые.
– И что теперь?
Так уж заведено, и с этим ничего не поделаешь. Родители только снисходительно посмеивались, когда Джеймс дергал меня за косички, сталкивал в ручей и вообще доводил до слез. Мальчишкам все дозволяется, а девочки должны быть красивыми и сидеть сиднем. Я красотой не отличалась, но родители уже
– Я не хочу просто вырасти в красавицу. – Роза теребила кончик светлой косы. – Я желаю чего-нибудь иного. Написать книгу. Переплыть Ла-Манш. Отправиться на сафари и подстрелить льва…
– Либо остаться здесь навеки.
Ветерок, пропитанный ароматами лаванды и розмарина, ласковое солнышко, веселый французский говор посетителей кафе, козий сыр на восхитительно хрустящей булке – в моем понимании это был рай.
– Мы здесь не останемся! – встревожилась Роза. – Не пугай меня!
– Да я пошутила. Или, по-твоему, нас бросили?
– Не думаю. – Роза, одиннадцатилетняя девочка намного мудрее меня, старалась быть разумной, но, не сдержавшись, прошептала: – А вдруг бросили?
Наверное, тогда-то я и поняла, почему она дружит со мной. На два года старше, она могла бы меня отшить, но почему-то не возражала, что такая малявка таскается за ней хвостом. И вот в том райском кафе мне открылось: у братьев ее своя компания, мать отдалилась, отец вечно на работе – она была одинока, и только я становилась ее верной тенью, когда летом приезжала погостить.
Мне было всего девять. Тогда я еще не могла все это выразить в словах и даже толком осознать, но смутно чувствовала, как Роза борется со своим страхом оказаться брошенной.
– Даже если они не вернутся, я-то здесь. – Я взяла ее за руку. – И я тебя не брошу.
– Мисс?
Я сморгнула. Воспоминания так меня поглотили, что я вздрогнула, когда вместо светлой косы и небесной голубизны глаз одиннадцатилетней Розы передо мной вдруг возникли темные глаза и нечесаные волосы Финна.
– Приехали, – сказал он. – По адресу, который вы дали.
Я встряхнулась. Машина стояла. Я перевела взгляд на гравийную дорожку к несуразному зданию, в котором проводила каждое лето, пока немцы не вторглись во Францию. Дом тетки и дяди в окрестностях Руана. Однако перед внутренним взором еще маячила картинка с прованским кафе, где две маленькие девочки провели почти шесть часов, прежде чем их родители, через три часа сделавшие очередную остановку, осознали свою оплошность и помчались обратно. Шесть волшебных часов: мы объедались козьим сыром и мадленками, в винограднике играли в салочки, облачались в фартуки и помогали доброй кухарке мыть посуду и чувствовали себя невероятно взрослыми, когда она угостила нас стаканчиками разведенного водой розового вина. Осовелые, склонившись друг к другу головами, мы смотрели, как солнце садится за виноградник. И даже слегка расстроились, когда обезумевшие от беспокойства родители принялись нас тискать в объятиях и просить прощения. Наш с Розой самый счастливый день. Лучший день в моей жизни, который можно выразить простейшим уравнением: Роза плюс я равняется счастью.