Сетевая игра
Шрифт:
В игре дали перевёрнутый «игрек».
Пашка бегом помчался домой. В первую очередь ему понадобится запасной телефон.
Эта тупая сука не знает, что «Дополненная реальность» возвращается владельцу! Думает, достаточно просто отжать гаджет, и всё! Но Пашка-то уже проверил и в курсе условий игры.
А когда Люся окажется в безопасности и цела, он…
Что он сделает и с кем, пока было неясно. Сама Островская останется пользователем, на которого приложухой воздействовать нельзя. Но уж он что-то точно выдумает, да такое, что ей мало не покажется,
Другая мама и бабуля ещё не вернулись из ментовки. Пашка взялся искать, перерывая лихорадочно хлам в комнате: в столе, в шифоньере, на шифоньере в старых коробках (чуть с табурета не навернулся в сердцах)… Прошлый поломанный телефон обнаружился только спустя полчаса. Пашка плюхнулся на кровать и открыл игру. В ней надавали три отзеркаленные длинноверхие «Г», как их там на иврите из башки вылетело, и в целом было на них по хер: Пашка разбил достижения и навёл камеру на старый гаджет. Починил его за триста баллов и проверил: смартфон начал включаться и заряжался теперь тоже, если воткнуть шнур (с гнездом была одна из основных проблем).
Закончив активную деятельность, Пашка опять рассвирепел. На этот раз он врезал несколько раз в подушку без членовредительства.
Игруха дала дракона.
Часы показывали начало пятого. Очень рано.
Ну она хотя бы, хотя бы додумалась же отрубить Люсю, чтобы та не боялась?! Чтобы не запомнила всякую дичь? Как вообще могла баба такое сотворить?! В неё вселился Гитлер, или что?!
Нет, сидеть на месте — не варик.
Пашка вскочил, сунул оба телефона в разные карманы и помчался из дома прямиком к школе.
Там ожидаемо никого не было.
Тупорылая тварь.
Кое-что эта мразота не учла. Спрятать-то всех, может, и спрятала, себя вот только забыла. А своротить рыло тупой бабе можно и без всякого воздействия игрой. И по хер, что тёлка. За такое…
Спрятаться, может?
Вместо того, Пашка подкурил шестую подряд сигарету и разбил уже третьего дракона в приложухе. Может, они не за рыцарство? А за злость?!
Где сейчас Люська? Она спит или плачет? Ей больно? Ей должно быть охуительно больно, даже и во сне!
Он стиснул кулаки. Руки снова зачесались, словно и у него были ошпаренные. Вот гнида, вот сука…
Из-за него, из-за него Пионова попала во весь этот кошмар! Сначала отец, теперь Пионова… Нельзя допустить, чтобы она запомнила это… Нужно…
Островская появилась немного раньше шести. Пришла спокойно из-за школы, со стороны трансформаторной будки.
Как бы Пашка ни был зол, а не обратить внимания на изменения в ней не смог: начать хотя бы с того, что он не сразу эту суку узнал. Кажется, курица раздула себе игрухой и сиськи, и жопу, и губы разом, а может, и росту прибавила. Да ещё и нацепила обтягивающие кожаные штаны. Она напоминала какую-то космотёлочку из Марвел, с одним только нюансом: желал Пашка ей не вставить, а въебать, несмотря на сиськи, большие, чем у Мирошиной, и вообще на то, что она баба.
Но на секунду превозмогая все порывы, он всё-таки навёл на ненавистную тварь камеру.
«Авторизированный
Ничё, это её не спасёт!
Он ей устроит и сейчас, и потом в отместку, такого, что она охереет, да будет поздно!
Пашка стиснул зубы. Думает, её сиськи защитят? Ну-ну. Вести себя надо, как человек, чтобы к бабам относиться. А так она тварина изуверская, и не более!
Пашка не совсем прямо успел так порассуждать, просто сунул телефон в ветровку и понёсся вперёд с такой яростью, что был готов схватить Островскую за патлы и её улучшенную рожу без жалости стереть прямо об асфальт в сочащееся и хлюпающее месиво. Желание было именно такое.
Только она увернулась.
Увернулась каким-то фантастическим скользящим движением, а потом поистине стальной хваткой поймала Пашкину занесённую для удара руку своей и смогла удержать, как будто была амбалом-качком. Наманикюренные пальцы не просто перехватили запястье Пашки, они ещё и нажали куда-то так, что у него в глазах потемнело от боли и прямо-таки разрядом куда-то в основание позвоночника отдало.
— Договорились вроде без глупостей, — натужно проговорила Островская, продолжая его держать и даже не покачнувшись на своих копытоподобных каблучарах.
— Прокачалась, сука? — едва ли не проскулил Пашка: казалось по ощущениям, что её палец вместе с ногтем вонзился между костями запястья и намотал нервы вокруг себя.
— А ты, я смотрю, не особо.
— Садистка больная! Какая же ты тварь! Отпусти-и-и-и-и!
— Сначала ты у меня заплачешь, — выдохнула Островская, и её нога, обутая в острую туфлю, врезалась Пашке под колено.
Островская выпустила руку, и он упал на четвереньки. В глазах стояли слёзы. От места удара, словно волна судорог, разбегалась жмущая и пульсирующая боль.
— Ты первым решил, что вправе изуродовать девочку. Просто потому, что заимел крутую игрушку и возомнил себя самым главным. Богом, может быть? Так ты решил?
В бок Пашки снова вонзилась туфля, но не просто так, а в какое-то особое место. Кажется, эта тварь загрузила какие-то неведомые восточные боевые хитрости или что-то такое, она в натуре орудовала, как показывают в тупом кино про супергероев, только это было ахиритетельно больно, так больно, что Пашку едва не стошнило.
Он успел с ужасом подумать о том, что нельзя снова обделаться, когда Островская присела рядом на корточки.
— Ты хоть понимаешь, что со мной сделал-то? — с ядовитой ненавистью спросила она. — Это то же самое, что дебилу вроде тебя оттяпать хер. Может, так с тобой и поступим? И останемся квиты? Вывести тебе из строя твой стручок?
Пашка в панике сжался в комок, и она расхохоталась.
— Если Люсю… с Люсей… — бубнил он, судорожно обнимая колени, притиснутые к груди, и до боли в копчике втягивая сфинктер.