Сетевые публикации
Шрифт:
Однако имитация выборов (то есть приличная косметика) соблюдалась: в Советском Союзе проводили регулярные безальтернативные выборы — народ утверждал предложенную партией фигуру. В т. н. демократической России раз в год происходит показательная погоня за лидером, которого никто не хочет догонять. Имеются назначенные оппозиционеры (как? Например, назначенные миллиардеры). Кому-то подарили Норильский комбинат, кому-то отдали Роснефть, а кому-то доверили Либерально-демократическую партию. Это все номенклатурные посты. Собственно, выборов нет — но имитация выборов вот уже несколько десятков лет как есть. В связи с этим лозунг «За честные выборы!» звучит революционно — и даже чрезмерно революционно. Это не что иное, как предложение пересмотреть всю историю России — от Гостомысла. Возможно ли это? Возможно, но очень трудно. Примерно так же дико звучал двадцать лет назад лозунг «Хочешь жить как в Европе? Голосуй за правых!». Такие плакаты клеили по улицам — и эта мысль будоражила умы. Гражданам казалось, что от факта голосования
Однако ничего этого не случилось, природа страны — а с ней вместе и природа власти — остались прежними. И как в Европе не живем (имея в виду 90 % населения), так и выборов реальных нет. Провести «честные» выборы было бы недурно. Вопрос в том, зачем вообще выбирать. Это лишь кажется легким вопросом: как это зачем?! свобода! законность! и т. п. Но это сложный вопрос. Поскольку честных выборов никогда в истории страны не было, немаловажно уточнить: зачем этой стране выборы нужны? До сих пор мы жили без выборов, поскольку ничего менять не собирались. Кроме одного печального эпизода революции, когда были аннулированы внешние долги страны и пересмотрена собственность, структура отношений внутри огромной территории не менялась. Не изменили ее и девяностые годы, раздав верным все богатства страны, создав новую капиталистическую номенклатуру, управляющую ресурсами земли. Многократно произнесли магическую формулу «только не пересматривать итоги приватизации», эти скрижали Моисеевы. И, собственно говоря, борцы за «честные выборы» подчеркивают, что ничего столь далеко идущего в их планах нет. И резонно спросить: а вы что менять вздумали? Если выборы нужны только для макияжа, для имитации, как и прежде, то ведь выборы худо-бедно уже почти сто лет как идут. Вы нечто иное задумали? А что? Расскажите! Но ведь молчат.
Важно то, что недовольство мобильной части общества возникло до выборов — а именно тогда, когда наместник Медведев снял свою кандидатуру с предстоящих соревнований. Прогрессисты ужаснулись: неужели нас обманывают? То есть они готовы были смириться с тем, что статист выпрыгнул из люка политической сцены — и его ставят президентом страны, марионеткой реальной власти. Прогрессисты успели присягнуть на верность автору бездарной войны с Грузией и сентенции «свобода лучше чем несвобода», поучаствовать в судьбоносном проекте Сколково. Вот этого статиста прогрессивное общество готово было принять как свидетельство «честного» выбора? Уже в Оксфорде прошла конференция «Юрист против чекиста», уже и автору этих строк предложили (чем заслужил, не ведаю, отказался) вести колонку «Медведев», уже говорили о том, что власть меняется. Оказалось, что именно правление марионетки и было той желанной переменой, лишившись которой, общество возроптало. Когда не дали состояться соревнованию между посаженным наместником и тем, кто его водрузил на трон, — тут начались волнения. Позвольте, в этой пьесе что-то не так.
Повторю вопрос: зачем выборы стране? Хотите изменить реально действующую конструкцию общества? Или конструкцию менять не хотите, но выступаете за ротацию управляемых наместников? Просьба уточнить посылку. У меня впечатление, что речь идет о регулярной ротации управляемых наместников — но желание ротации наместников формулируется как требование нового курса страны. Это неверная формулировка. Если за честные выборы, то кандидатура Медведева не должна рассматриваться: политик неизвестен, приведен к власти Путиным, ничем себя не проявил. Если за честные выборы — то обязательно нужно знать, кого выбираешь. Невозможно желать просто выборов, как невозможно желать быть «просто солдатом»: служат не вообще, а в определенной армии — в израильской, в гитлеровской, в советской, в британской. «Просто» можно быть только мародером. Если за ротацию наместников, то интересно: кто и почему возбудился от того, что назначенный преемник не удержался у власти? Вполне логично допустить, что существует группа богачей, сделавших ставку на нового наместника и неудовлетворенных тем, что ротации не случилось. Это технический аспект капитализма — лоббирование законов, раздел рынка. Согласитесь, это разные вопросы: один — из области политики, другой — из области косметики. Вам интересно что именно? Или вы полагаете, что косметика сама собой вдруг перетечет в оздоровительную программу? Так не бывает. Однако демократически настроенный обыватель полагает, что наличие иной геральдики изменит феодальную систему в принципе.
Уязвимая сторона оппозиции (отсутствие политической программы) — одновременно и ее сильная сторона: властям трудно бороться с абстракцией. Призыв «строить демократические институты» годится для группы лиц любой ориентации, так образовалась оппозиция нового типа. Некогда В.И. Ленин указывал на то, что следует «размежеваться, прежде чем объединиться», — имея в виду то, что у эсеров, кадетов, большевиков и анархистов конкретные цели разные. Но у сегодняшней оппозиции конкретных целей как будто нет; все — анархисты, коммунисты, либералы, демократы — митингуют, требуя удовлетворить абстрактное требование. Исследователи Африки уверяют, что в засуху к воде приходят разные звери, и никто никого не ест. Можно предположить, что жажда демократии объединяет несогласных, абстрактная жажда очень понятна.
— Хотим, чтобы Россия стала Европой!
— Какой именно: португальской, албанской, германской, ирландской?
— Абстрактной Европой. Европой вообще. Хотим, чтобы победил капитализм!
— Какой именно: с профсоюзами или без, феодальный, колониальный, финансовый?
— Абстрактный капитализм. Капитализм вообще. Хотим демократии!
— Какой именно? Античной? Прямой? С выборщиками? Глобальной? Либеральной? Социал-дарвинистской?
— Неважно! Вообще демократии хотим, абстрактного блага свободы!
Абстрактный призыв «даешь демократию!» звучит дивно, но историческая ситуация весьма конкретна. Конкретная реальность известна. В России за двадцать пять лет построено общество неравенства. Вместо общества казарменного равенства и правления партийной номенклатуры, наделенной незначительными привилегиями, возникло правление олигархических кланов, напоминающее феодальную систему власти, причем неравенство сегодняшнего дня несопоставимо с лицемерием социализма. Сегодняшнее неравенство оглушительно. Сначала это состояние называли свободным рынком, но выяснилось, что, хотя товары на рынке есть, этот рынок несвободный. Собственность большой страны и миллионов людей обманным, незаконным путем передали в руки нескольких владельцев, и, как теперь открыто рассказывают сами фигуранты процесса, они совершили это сознательно, дабы сделать социалистическую реставрацию невозможной. Возникла номенклатура рынка, которая создана по принципу партийной номенклатуры, но богаче партийцев во много тысяч раз.
Неравенство, признанное нормой, породило особый стиль отношений между людьми — причем дело не в пресловутых мигалках и дело не в привилегиях чиновников. Возникла атмосфера заискивания перед сильными, подхалимство, а то, что иногда именуют деловой хваткой, — на самом деле (поскольку речь идет о том, чтобы влиться во влиятельную корпорацию) есть исполнительность и угодничество. Да, в былые времена народу врали про светлое будущее, которое люди строят сообща, — впрочем, нечто общее, плохонькое, люди все же строили. Сегодня про общее дело не врут — общего дела не существует в принципе. Вместо общественной морали утвердилась корпоративная мораль — субститут правил поведения среди людей. Корпоративная мораль звучит так: будь высококлассным профессионалом — и ты пригодишься, твой труд оценят на рынке. Поскольку от каждого без исключения члена корпорации требуется, чтобы он ценил своего босса, знал цену своему месту и служил верно, — то каждый без исключения привык закрывать глаза на бесправие населения. Обсуждать нищету — дурной тон, практически — это аморальный поступок. Не все, кто беден, — неудачники. Но тех, кого взяли в долю, достаточно много, они проявили инициативу, они талантливы, еда и большие деньги им достались по заслугам! Если бы пенсионеры вертелись побойчей — им, возможно, тоже перепало бы с барского стола. А не вертятся — пусть пеняют на себя.
От этого повального угодничества протухла журналистика. Смелость журналиста, как и свежесть осетрины, бывает либо безоглядной — либо фальшивой. Российские средства массовой информации могут набраться смелости критиковать президента — но они никогда не заикнутся о своем работодателе. И главное: зоилы никогда не заинтересуются судьбой бабок в Воронеже, разве лишь затем, чтобы найти повод для критики нужного чиновника, — но никогда не для того, чтобы усомниться в размерах своей заработной платы, пришедшей из украденного хозяином бюджета.
Собственно говоря, все общество связано круговой порукой лицемерия: все без исключения знают, что они встроены в систему мошеннических отношений, но каждый лично полагает, что вот именно его труд получил оплату по заслугам. Архитекторы строят виллы ворам; менеджеры обслуживают портфели казнокрадов; правозащитники лебезят перед куршевельским миллиардером Прохоровым; писатели расшаркиваются перед Скочем, товарищем Михася по парной, учредившим премию «Дебют»; авангардисты заискивают перед Абрамовичем, метод обогащения которого стал известен благодаря лондонскому суду; и так далее. Было время, когда свободные художники критиковали бездарные поделки Церетели: он испоганил город. Вы слышали сегодня от смелых арт-критиков хоть бы писк в адрес хозяина Академии, традиционно ретроградного места, противника авангарда? Нет, критики хозяев вы не слышали от лидеров современного искусства: Церетели участвует в их мероприятиях, принял под крыло отличившихся, эти институты давно слились в одну номенклатурную ячейку. Разрыв между бесправным населением и жирным хозяином утвердила как норму русская интеллигенция, точнее говоря, та корпорация, которая пользуется самоназванием «интеллигенция», поскольку интеллигенции больше нет. Интеллигенция возникла в России как адвокат униженных и оскорбленных — нынче эта страта размылилась в обслугу номенклатуры, в менеджеров, телеведущих, детективных писателей, пиар-агентов и спичрайтеров, превратилась в «креативный класс».