Сетевые публикации
Шрифт:
Причем, пишет сразу девять холстов, чтобы усугубить впечатление протяженного шествия, чтобы сделать зрителя буквальным свидетелем процессии. Фигуры нарисованы в натуральный размер — и, когда мы находимся перед этим тридцатиметровым произведением, возникает эффект «Бородинской панорамы» — персонажи реально идут, реально движутся, вечно длящийся триумф.
Это произведение, масштабом равное «Страшному суду» Микеланджело, — у меня нет никакого сомнения, что Мантенья думал именно о такой параллели; думал о Фидии и о Микеланджело — он был человеком амбициозным. После того, как он написал
Поскольку мы исходим из того, что он был человеком вменяемым и ценил свое время, хорошо бы это произведение понять.
Произведение это означает вот что:
Мантенья изобразил, как устроено наше сознание.
Платон, как это известно, описал наше сознание метафорой пещеры — причем мы стоим спиной к входу и видим лишь тени, падающие на стену пещеры. Эти тени и дают пищу нашему сознанию. Когда мы вспоминаем эту метафору Платона, мы забываем существенную часть ее: а именно то, что же, собственно, отбрасывает тени на стены пещеры.
У Платона сказано буквально следующее: мимо пещеры проходят триумфальные процессии, и вот как раз именно тени, отброшенные этими шествиями, и есть идеи, питающие наше сознание. Платон даже описывает шум и звон, производимый цимбалами и конями — вот эту-то процессию и изобразил Андреа Мантенья.
Он проделал поразительную вещь: развернул зрителя лицом к тому, что отбрасывает тень, оказалось, что процессия, отбрасывающая тень — есть цивилизация. Мантенья заставил зрителя увидеть жестокость цивилизации, ее мощь и дряность одновременно — то есть, сделал то, о чем у Платона и речи нет — исследовал предмет, отбрасывающий тень, образующий сознание. Наше сознание соткано из теней, отброшенных вот этим шествием — ну, посмотрите внимательно, каково оно.
Существенно включить в анализ «Триумфов» современную Мантенье книгу — «Сны Полифила» Франческо Колонны, священника и проповедника, игравшего в то время роль, схожую с ролью Савонаролы— если иметь в виду степень воздействия на умы. «Сны Полифила» это книга о путешествии во сне, снящемся внутри сна — совершенно Платоновская последовательность развоплощения. Мантенья был верным читателем Колонны — в его поздних картинах есть прямые цитаты: скалы, разрушенные временем до облика чудовищ. И то, что наше сознание — есть путешествие в мире теней, то есть во сне, который снится, а сам сон это и есть цивилизация, — все это сказано весьма отчетливо.
Здесь любопытно вот что:
Понятие «тени» для античного и для христианского восприятия — нетождественны. Тень для Платона и тень для Фомы Аквинского — имеют очень разные значения. Природа тени трактуется в иконописи как злое начало — и тут нет двойного прочтения. Иконопись и живопись Возрождения до Пьеро дела Франческо тени вообще не знает: написать святого в тени или с ликом, измененным игрой светотени — это нонсенс. Скажем, в дантовской поэме «мир теней» не есть мир смыслов — смыслом являемся яркий свет. Данте, который постоянно разговаривает на темы платоновских диалогов, идеал представляет себе как ровное сияние — и войти в мир света его вожатый Вергилий (античный мудрец, которому смысл явлен в тенях) никак не может.
Мантенья,
Он написал трехмерные скульптуры, сотканные светотенью и отбрасывающие тени — мы вот теперь видим, как в пещере дело устроено, как образуется тень.
Поскольку отныне предмет, отбрасывающий тень, нам виден явственно, мы можем заметить, что идея (тень) и сущность, посылающая идею (процессия, в данном случае), нетождественны совсем.
Процессия, отбрасывающая тень — противоречива и суетна; в триумфальном шествии жертва и победитель, хозяин и раб, пленный и господин — переплетены в единое целое. Парадоксально то, что тень, отброшенная этими фигурами на стену пещеры — будет общая. Про это Платон забыл написать — точнее сказать, неделимость эйдоса не позволяет предполагать, что внутри самой посылки что-то не то. Платон был поэт, словом владел лучше большинства драматургов, но когда писал про «процессию и триумф» — не счел нужным увидеть в образе подвоха. Но тень (идея) образуется от сопряжения тел господина и раба — вот в чем ужас. Фигуры врагов могут иметь общую тень — и, соответственно, наше сознание будет питаться общей идеей. Но первопричина, то, что отбросило эту тень, то, что создало наше сознание — противоречива.
Скажем, цивилизация — и история; знания — и вера; Мантенья написал именно про это противоречие.
Мантенья в последние годы жизни занимался чем-то таким, что можно было бы сравнить с «расщеплением атома» — он показал противоречивость изначального эйдоса, отсутствие целостности в предмете, отбрасывающим тень.
Это великие произведение нео-платонизма, так его и надо, полагаю, читать. Именно так, думаю, картину и трактовал Колонна, хотя на этот счет можно лишь догадываться.
А сейчас я вспомнил про Триумфы лишь для того, чтобы сказать: когда нас увлекает свободолюбивая идея — попробуйте повернуться лицом ко входу в пещеру и взглянуть, что именно отбрасывает эту волшебную тень.
История стрижки овец (30.07.2012)
Противоречия в обществе объясняются просто: людям подсунули вместо эпоса — детектив.
Представьте, что в обложку «Новгородских былин» вставили книжечку Акунина — именно это и произошло сегодня. Некоторые из читателей кричат: Горе! В стране татарское иго! А другие читатели им объясняют: Вы не понимаете! Убийца — парикмахер!
В стране произошли эпические события, исторического масштаба перемены — однако историческое сознание народа довольно успешно приспосабливают к детективному жанру.
Народное сознание — по определению, эпическое; сознание обывателя — детективное.
Вообще говоря, детектив — это и есть мещанский эпос, детектив и возник как замена большой проблемы — проблемкой малой, как противопоставление частного интереса — интересу общества. Принцип детективного расследования обыватель применил к мировой истории: историю обыватель не принимает как общий океан, образовавшийся от тектонических перемен — но представляет в виде частного бассейна, который можно наполнить, открутив кран.