Севастопольская хроника (Часть 2)
Шрифт:
Когда генерал говорит по телефону, я рассматриваю его. Лицо Петрова не отмечено прописными чертами лубочного героя: передо мною пожилой, чертовски усталый профессор в военном мундире.
Штольня вздрагивает и стонет от разрывов тяжелых снарядов, вес которых, по определению специалистов, достигает почти семи тонн!
Было похоже на то, что фон Манштейн решил если не взять в сражении, то смести с лица земли Севастополь. Петров говорит, что такого обстрела и таких бомбежек еще не было, то есть таких перманентных и массированных налетов авиации и шквалистого артиллерийского огня из сверхмощных пушек.
Пока
В 1854–1855 годах ОДИН МЕСЯЦ службы в осажденном городе считался – ЗА ГОД! И каждый воин, независимо от степени его участия в обороне Севастополя, награждался серебряной медалью. Ныне командование скупо представляет людей к наградам, хотя героев тут (и каких еще!!!) не перечесть!
…В штольне душно. Тело покрывается испариной. Воздух свинцово-тяжкий. Вентиляционная установка не выбирает устоявшийся и прочно пропахший настоем табачного дыма воздух. Да и чем сменить его? Со стороны города на Карантинную наплывает густой, черный, несущий в себе зловещность дым. Он идет поверху, а под ним висит белесая дымка. Это – пыль от многочисленных взрывов. По приказу фон Манштейна генерал фон Хольтиц приступил к планомерному разрушению непокорного города. Дома Севастополя горят и рассыпаются от взрывов в прах. Кроме бомб и тяжелых снарядов на него летят безграмотные, угрожающе-наглые листовки.
У Петрова больше обычного трясется голова – последствие старой контузии, последствие, которое докучает ему в моменты сильной усталости и большого нервного напряжения.
Телефоны, эти беззастенчивые и, я бы добавил, безжалостные гонцы, приносят известия одно мрачнее другого: ударная мощь немецкого штурма, как горный обвал, усиливается с каждой минутой.
Земля дрожит. Генерал с озабоченностью поглядывает на потолок. Телефонный звонок только что сообщил, что несколько шлюпок с немецкими солдатами пытались переправиться через бухту с Северной стороны на Корабельную. Всего лишь два или три дня тому назад немцы овладели Северной стороной, споловинив взводы, роты и полки 54-го армейского корпуса генерала Ганзена, наносившего главный удар при поддержке артиллерийского огня такой плотности, какого до сих пор не знала ни одна война, – 150 орудий на один километр!
Я продолжаю опустошать свои фронтовые блокноты.
Мои записи тех дней отрывочны и несколько сумбурны, но они не случайны – в них хотя и неполное, но все же верное отражение времени.
Немцы, взяв Северную сторону, старательно спешат не утерять темпа в штурме: ведь это третий! Их изумляет, что русские держатся после массированного, порой переходившего в ураганный огонь артиллерийского и авиационного наступления.
Впоследствии фон Манштейн напишет об этих днях следующее:
«…Судьба наступления в эти дни, казалось, висела на волоске. Еще
Симптоматичное признание! Оно сложилось в разгар третьего штурма, и будь тогда хоть какая-нибудь возможность обзавестись гарнизону Севастополя танками, самолетами, боеприпасами, свежими силами, не видать бы генералу пехоты фон Манштейну фельдмаршальских погон и жезла, которыми впоследствии наградил его Гитлер за взятие Севастополя!
Последняя неделя июня 1942 года.
Сухо. Жарко.
Жарко в воздухе, еще жарче в городе и на переднем крае.
Линия фронта сокращается, как шагреневая кожа, под непрерывными ударами авиации, артиллерии, танков и пехоты противника.
Севастопольцы устали, устали от обстрелов и бомбежек.
Генерал фон Манштейн вернулся в мае к Севастополю с Керченского полуострова с богатыми военными трофеями, и вот теперь город чувствует на себе эти «трофеи».
Положение особенно ухудшилось с потерей Северной стороны: теперь город не может пользоваться регулярной связью с Большой землей. Правда, и до занятия Северной стороны кораблям было тяжело входить в Южную бухту не только потому, что путь, которым прорывались в Севастополь корабли, обстреливался, нет! Перед Главной базой Черноморского флота лежал обширный и плотный минный пояс, в котором оставался свободным от мин лишь узкий коридор. Самое трудное для моряков было попасть в этот узкий коридор и затем, уклоняясь от артиллерийских «вилок», главным образом переменой ходов, идти через Стрелецкий рейд в Северную бухту, а из нее – в Южную. Трудно это было еще и потому, что корабли прорывались в город в ночное время. Только опыт и интуиция штурманов и рулевых старшин и выручали, ведь ни один маяк не горел: маяки на мысе Сарыч и Феоленте были в руках противника, а херсонесский мы сами потушили – определялись судоводители по инфракрасным огням.
После занятия Северной стороны корабли стали ходить в Камышевую бухту, в Южную не проскочить даже ночью. Над Севастополем «висят» немецкие самолеты. На улицах города клубится дым и слышится треск горящих красок и сухого дерева, звон лопающихся и осыпающихся на мостовую оконных стекол.
Бомбежки и обстрелы ведутся с дьявольской постоянностью: снаряды и бомбы рвутся в бухтах у причалов, на дорогах и на улицах и на переднем крае.
Тяжело в районе Федюхиных высот. Здесь немцы кладут снаряды и бомбы с особым усердием, они наносят удар по позициям, которые занимает оттесненная с горы Гасфорта бригада морской пехоты генерала Жидилова. Моряки не дают немцам накапливаться в Золотой балке, над которой нависает Сапун-гора – ключевая позиция к Севастополю.
Генерал Петров не спускает глаз с этого района. Здесь почти полгода держатся моряки генерала Жидилова. Они не раз за время обороны показали себя как люди неколебимой стойкости. Но сейчас бригаде тяжело: после трехнедельных июньских боев, после почти непрерывных бомбардировок и артиллерийских обстрелов бригада сильно поредела, обросла большим числом раненых, расстреляла почти все снаряды, лишилась регулярной связи и осталась почти без продовольственных запасов.
Раненых надо вывозить в Камышевую – надо, да не на чем!