Севастопольская страда. Том 2
Шрифт:
Можно было ожидать, что французы воспользуются смятением, охватившим бастион после этого взрыва, и пойдут на штурм. Этого и ждали защитники бастиона целую ночь, но Канробер остался верен себе и на штурм не решился.
Воронки же заняли было французские стрелки, но они таким маневром вошли в слишком уж близкое соседство с четвертым бастионом. Оттуда полетели в них картечь, и бочонки с ручными гранатами, и штуцерные пули. Стрелков же своих начали усиленно поддерживать французские батареи. Так в ночь с 3 на 4 апреля началась упорнейшая борьба за обладание воронками, тем более что под 4 апреля прибыл, наконец, первый транспорт пороху, и Горчаков несколько ожил.
Французы принялись развивать свой успех, очень бивший в глаза, потому что одна из воронок, притом
Упорнее начали работать и французские минеры: взрывы горнов с их стороны следовали один за другим. Соблазняла, конечно, возможность соединить цепь воронок, чтобы получить глубокую траншею.
Это заставило защитников Севастополя взяться за верное средство — ночные вылазки и выбивать засевших в воронках штыками. Однако на место выбитых посылались новые роты. Воронки впереди четвертого бастиона сделались ареной ожесточенных стычек ночью и непрерывно обстреливались днем мортирными снарядами и картечью. За четверо суток в самих воронках и около них скопилось множество неубранных тел убитых и тяжело раненных.
Раненые французы знаками просили у русских солдат воды.
— Мучаются, нет возможности смотреть на них! — доносили солдаты офицерам. — Прямо жалости подобно!..
— Что же мы можем для них сделать? — говорили офицеры.
Тела убитых разлагались; раненых французы не брали, и Сакен приказал, наконец, Новосильскому попробовать выкинуть белый флаг и предложить французам перемирие для уборки раненых и убитых.
Предложение это было принято после полудня 7/19 апреля; и трупы и раненых убрали французы. Этот момент оказался переломным: десятидневная пасхальная канонада ураганной силы заменилась на другой день обыкновенной перестрелкой повсюду, кроме одного только четвертого бастиона. Но как бы много ни нанесли ему вреда, штурмовать его все-таки не решились.
Десятидневная бомбардировка, невиданная до того в истории войн, по существу кончилась ничем.
X
Правда, бомбардировка эта, в связи с минной войной и вылазками, вывела из строя много доблестных защитников Севастополя — около шести тысяч, но все-таки это был совсем не тот результат, которого лихорадочно ожидали граф Буоль и лорд Россель, Друэн де Люис и лорд Кларендон, Наполеон и Виктория, а за ними вся враждебная России Европа.
Севастополь пощипали, но не сбили. Севастополь стоял такой же неприступный, как и в октябре. Во время перемирия 7 апреля французские офицеры говорили русским:
— Вы, русские, можете держать головы высоко и гордо: у вас есть своя Троя!
К бомбардировке, начатой на пасху, интервенты готовились очень долго и подготовили ее богатой рукой. Английские журналы, корреспонденты газет писали из Крыма, что союзники при заготовке снарядов руководились расчетом покрыть ими буквально все пространство, занятое Севастополем, — вымостить и улицы и дворы ядрами и осколками бомб. Сто шестьдесят пять тысяч снарядов из огромных осадных орудий и мортир было брошено ими в город за десять дней, и улицы, правда, оказались сплошь замощены ядрами, и много благополучно стоявших до этого домов было разбито, но военные советы союзных генералов, несколько раз собиравшиеся Канробером и Рагланом для решения вопроса о штурме, так и не пришли к положительному решению этого вопроса. Даже наиболее энергичные из французских генералов — Боске и Пелисье — сомневались в успехе штурма, несмотря на то, что четвертый бастион благодаря сосредоточенному против него исключительной силы огню представлял уже собою к концу бомбардировки беспорядочные груды навороченной взрывами бомб земли рядом с такими же беспорядочно зиявшими всюду ямами воронок, так что даже и сам Нахимов в конце концов вынужден был признать, что восстановить бастион за одну ночь невозможно.
И французы видели это, но на штурм не пошли, хотя их резервы могли быть расположены
Что же остановило их?
На этот вопрос ответила одна из английских газет того времени:
"Все средства разрушения были пущены в дело, чтобы потушить огонь русских батарей, но его не удалось потушить, — следовательно, севастопольская твердыня все еще в состоянии устоять против штурма.
Необходимо согласиться и с тем, что в самих работах, на которые опирается оборона, есть нечто новое, нечто такое, чего не встречалось еще в истории достопамятнейших осад, и на это следует нам обратить свое внимание".
Воздав должное русскому солдату — артиллеристу и пехотинцу, англичане в этом отзыве выдвинули на передний план и русского солдата-рабочего.
А французский историк этой войны Герен, дойдя до итогов десятидневной бомбардировки, вынужден был заметить меланхолически:
"Наполеон I завоевал бы три или четыре государства с половиною тех средств, как деньгами, так и людьми, каких стоила уже теперь осада Севастополя… Вобан [56] , Тюрень [57] и Конде [58] при Людовике XIV не располагали такими средствами для присоединения к Франции нескольких областей и многих укрепленных городов, уступленных ей по Нимвегенскому миру!.. [59] "
56
Вобан Себастиан ле Претр (1663 — 1707) — французский военный инженер, строитель французских крепостей и руководитель ряда осад в царствование Людовика XIV.
57
Тюрень Анри (1611 — 1675) — французский полководец, маршал Франции.
58
Конде, Луи де Бурбон, принц (1621 — 1686) — крупный французский полководец.
59
Нимвегенский мир заключен в 1679 г . между Францией, Испанией и Нидерландами после войны, возникшей вследствие притязаний Людовика XIV на часть испанских Нидерландов.
Неудача бомбардировки значительно охладила и пыл союзных войск; при этом не могла, конечно, не сказаться и усталость от слишком большого напряжения сил. Необходим был отдых, и перестрелка потому в апреле продолжалась уже вяло, так что даже и четвертому бастиону доставлена была полная возможность восстановиться без особенной спешки.
Боевые матроски, забрав ребятишек и скарб, снова ринулись с Северной на свою Корабельную; торговцы переправились тоже и открыли снова торговлю, иные, правда, в других уже домах, если их прежние торговые помещения не уцелели… И в какие-нибудь три-четыре дня прижукший было Севастополь снова ожил, и под весенним жарким солнцем опять засновали его притерпевшиеся даже и к «страшному суду в большом виде» выносливые обитатели, и ребята на развороченных улицах целыми днями играли в ядра, закатывая их в воронки и радостно вскрикивая при их глухих чугунных стуках друг о друга.
Из вместительных казарм Николаевской батареи, где отсиживались около двух недель Зарубины с младшей дочкой, вернулись и они в свой домик на Малой Офицерской, который счастливо уцелел, хотя сарай рядом был пробит, и одна стена его завалилась, и несколько деревьев в саду было вывернуто с корнями, как ураганом.
Стекла в рамах, правда, вылетели, но дело шло к лету, и особых неудобств это не представляло.
Капитолина Петровна поахала, покачала сокрушенно крупной головой, но скоро успокоилась за себя, глядя на то, что было кругом у соседей, и когда усталый от долгой ходьбы Иван Ильич обратился к ней с мольбой в глазах: