Севастопольский камень
Шрифт:
А сам Васютка, оставшись без отца, без матери, скрывался на городской окраине в каких-то развалинах, среди разбитых кирпичей и осыпавшейся штукатурки. Здесь он спасался от мобилизации на работу в Германию. Немцы отняли все у Васютки: семью дом, юность, а теперь собирались отнять и Родину – его последнее прибежище.
Четырнадцатилетний мальчик превратился в затравленного зверька. Он боялся показываться на улицах, где его могли ежеминутно схватить. Он был обут в ошметки, одет в лохмотья, пищу он разыскивал на помойках.
И Васютка решил умереть. Ценой жизни он решил откупиться от своего
Васютка назначил день и час своей смерти. Последнюю ночь провел он в слезах. Над ним, в проломах сгоревшего здания, сквозило темное небо, усыпанное сияющими сплетениями звезд, внизу под обрывом негромко рокотал прибой, ветер нес морскую прохладную свежесть. Васютка плакал навзрыд, звал отца, мать, звал бога – никто не откликнулся, не ободрил его, не укрепил дружеским словом маленькое измученное сердце. Ночь глухо, немо и беспросветно стояла вокруг и на все отчаянные призывы Васютки отвечала только неумолимым голосом войны – далеким ревом пушек.
Васютка сжался в комок, забился в самый темный угол – там его и застал ясный прозрачный рассвет. Время пришло. Васютка привязал к железной балке веревку, сложил подставку из кирпичей и, закончив все эти приготовления, вышел из развалин посмотреть в последний раз на море, на розовеющее утреннее небо, на влажную листву тополей и акаций, на все, что было так дорого и близко ему в его молодой чистой жизни.
Он услышал рокот моторов и треск пулеметных очередей. Стена загораживала ему горизонт – он обежал стену и остановился у глинистого крутого обрыва, спускавшегося к морю.
Над заливом шел воздушный бой. Четыре «мессершмитта» клевали наш самолет с красными звездами на крыльях. Они окружали его, били сверху и снизу, крутились в небе каруселью, вспыхивали розовым светом на виражах.
Васютке много раз приходилось видеть воздушные схватки, но это был какой-то странный бой. Мальчик похолодел, когда понял, что у нашего летчика нет патронов.
Наш летчик был безоружен – вот почему немцы наседали так упорно и смело.
Еще один разворот. Еще один вираж. Но уже ясно было – не уйти. Советский летчик направил машину в стремительное отвесное пике, прямо к зеркальной поверхности моря. Васютка зажмурился, решив, что летчик, не видя выхода, идет на смерть.
Он мог так подумать, потому что сам искал выхода в смерти. Замирая, с похолодевшим, сжавшимся сердцем, с закрытыми глазами он стоял долго, бесконечно долго, как показалось ему. Открывая глаза, он ожидал увидеть в небе только четыре машины. Но их было по-прежнему пять, и наша – с красными звездами – настигала один из «мессершмиттов» под яростным огнем остальных.
Дальше все произошло в одну секунду: от хвоста немецкого самолета отделились черные обломки и полетели в море, «мессершмитт» ринулся вниз, вслед за ними, – только белый
Он рухнул на сушу где-то неподалеку. Васютка кинулся туда. Он бежал из всех сил, задыхаясь, сбивая в кровь ноги о камни и не чувствуя боли. Может быть, летчик жив? Может быть, он еще успел выброситься у самой земли на парашюте? Тогда нужно опередить немцев и спрятать его, укрыть где-нибудь в развалинах, так хорошо знакомых Васютке.
Все эти надежды погасли сразу, когда за городом возле кладбища мальчик увидел догорающий самолет и в стороне фашистов, обыскивающих мертвого летчика.
Немцы погрузили остатки самолета на большую черную автомашину, летчика закопали на кладбище, меж двух крайних крестов, затем потоптались на свежей могиле, умяли ее вровень с землей и уехали.
Кладбище опустело.
Васютка вылез из своего укрытия.
Час был ранний, кое-где в затененных низинах еще стоял и дымился туман. Отсюда с бугра Васютка видел море. Невысокое солнце било золотым светом по шелковистой мягкой синеве. Ветер легко и печально вздохнул в деревьях, вместе с ним вздохнул и Васютка и присел на камень возле могилы.
Прошел час, второй, третий, а мальчик все сидел на камне, о чем-то сосредоточенно и напряженно думая. Словами не передать этих мыслей, да это были даже и не мысли, а что-то большее – некий раскаленный сплав сознания и чувства.
Бывают в жизни часы и даже минуты, которые стоят целых десятилетий, – часы и минуты, рождающие героев. Забитый, затравленный, доведенный до отчаяния русский мальчик родился вновь на этой свежей могиле, но родился он уже не прежним Васюткой, а бойцом, готовым на любой подвиг. Как произошло это чудо – никому не известно, может быть, и вправду неукротимое сердце неизвестного летчика, переполненное гневом и любовью, самоотвержением и доблестью, не могло погаснуть даже в могиле: оно продолжало биться, пылать, и незримый огонь его, прорвавшись сквозь пласт сырой земли, передался Васютке? Именно так объяснил мне это чудо старый боцман Прохор Матвеевич, и я с ним не спорил.
На следующий день Васютка явился на кладбище с маленькой солдатской лопаткой и долго работал, насыпая могильный холмик. Основание холмика он обвел красивой каймой из белых камешков, а сверху изобразил с помощью тех же камешков пятиконечную советскую звезду.
Так появилась в приморском городе Т. могила неизвестного летчика.
Через неделю в порту ночью загорелись и взорвались две немецкие автоцистерны с бензином. Это Васютка выследил их и поджег.
А утро застало его на кладбище. Переполненный ликованием и гордостью, он пришел сюда, чтобы рассказать своему неизвестному безмолвному другу о ночном пожаре. Он убрал засохшие цветы и заменил их новыми. «Ты слышишь, это я поджег!» – сказал мальчик шепотом в землю, и в тишине ему показалось, что из глубины звучит в ответ уверенный и сильный дружеский голос: «Молодец, Васютка!»