Севастопольский мальчик
Шрифт:
Бомбардировка продолжалась до поздней ночи.
С рассвета до утра наши бастионы отвечали частыми выстрелами и выпустили столько снарядов, что приказано было уменьшить огонь и стрелять как можно реже, ввиду того что у нас пороха было мало и ожидали штурма.
И неприятель стал еще чаще осыпать бастионы и Севастополь.
После полудня особенно сильно бомбардировали бастионы правого фланга (четвертый, пятый и шестой бастионы с промежуточными бастионами), защищающие городскую сторону.
«В воздухе раздавался какой-то нестройный гул, визг и шипенье», — сообщает один участник. Другой
Настал вечер.
Бомбардировка не прекращалась.
Несколько изменился только способ ее. Неприятель ослабил прицельный огонь и усилил навесный из осадных мортир — самый разрушительный. И бомбы, выбрасываемые массами, разрушали бастионы, уничтожали севастопольские дома и убивали множество защитников…
К ночи бомбардировка усилилась.
Десять неприятельских паровых судов подошли к севастопольскому большому рейду в одиннадцать часов вечера и, в помощь своим осадным батареям, стали бросать бомбы на наши прибрежные батареи и вдоль рейда по нашим кораблям.
Союзники, казалось, хотели показать весь ужас бомбардировки.
Им отвечали только прибрежные наши батареи. Бастионы, осыпаемые бомбами, молчали и старались исправлять повреждения, приготовляясь к штурму.
Бомбардировка продолжалась. Ракеты, начиненные горючим составом, производили в городе пожары, но их не тушили, люди нужны были на более важное — и пожары сами собой затухали.
Эта ночная бомбардировка с пятого на шестое июня, по словам одного очевидца, «была адским фейерверком, и ничего прекраснее не мог бы изобрести и представить на потеху аду сам торжествующий сатана».
В два часа ночи бомбардировка окончилась.
Наши бастионы торопились наскоро исправить свои повреждения и — главное — заменить попорченные орудия.
«Наиболее других пострадали Малахов курган, второй и третий бастионы; почти половина амбразур была завалена; многие орудия подбиты; блиндажи разрушены; пороховые погреба взорваны. Левый фланг третьего бастиона был так разбит, что бруствер в некоторых местах не закрывал головы. Наскоро воздвигнутые траверсы [67] обрушились, и большая часть орудийной прислуги была переранена. На бастионах кровь лилась рекою; для раненых не хватало носилок, и к полудню на одном третьем бастионе выбыло из строя шестьсот восемьдесят человек артиллерийской прислуги (матросов) и триста человек прикрытия (солдат)».
67
Траверс — насыпь, которая предназначена прикрывать укрепления с фланга и тыла.
«В течение дня на перевязочные пункты было доставлено тысяча шестьсот человек раненых, не считая убитых. Последних складывали прямо на баркасы и отвозили на Северную сторону города» [68] .
За эту бомбардировку вышли «в расход», как говорили в Севастополе, около пяти тысяч защитников.
Еще не замолкла канонада, как в «секрете» заметили,
Молодой поручик сообщил об этом командующему войсками прикрытия оборонительной линии.
68
«История Севастопольской обороны», т. III, с. 251. (Примеч. автора.).
У нас пробили тревогу. Барабаны подхватили ее по всему левому флангу оборонительной линии, и войска наши двинулись по местам, на бастионы и вблизи их. Резерв оставался в Корабельной слободке.
— Штурм… штурм! — разнеслось по бастионам. Орудия заряжались картечью. На вышке Малахова кургана заблестел белый огонь, фальшвейер — предвестник начинающегося штурма.
Был третий час предрассветной полумглы. Осадные орудия вдруг смолкли.
Наступила на минуту зловещая тишина.
IV
Старый французский генерал, начальник колонны, назначенный штурмовать первый и второй бастионы, почему-то не выждал условленного сигнала к штурму.
Ему казалось, что внезапное прекращение бомбардировки и есть сигнал начинать штурм. Напрасно его начальник говорил, что он ошибается, что сигналом будет сноп ракет после белого света фальшвейера с одной батареи. Напрасно доказывал, что начинать атаку рано. Остальные колонны еще не строятся.
Старый генерал, как видно, был упрям и не любил советов.
Он приказал идти на приступ.
И из-за оврага показалась густая цепь стрелков. Сзади шли резервы. Через несколько минут французы бешено бросились на штурм двух бастионов.
Их встретили ружейным огнем и картечью. Все наши пароходы стали бросать снаряды в резервы и в штурмовую колонну…
Жаркий огонь расстроил французов.
Шагах в тридцати от второго бастиона они остановились и рассыпались за камнями. Еще раз они бросились в атаку, но снова не выдержали огня и отступили… Начальник колонны был смертельно ранен.
В это время блеснула струя белого света; за нею поднялся целый сноп сигнальных ракет, рассыпавшихся разноцветными огнями.
Для союзников это значило: «Штурмовать остальные укрепления Корабельной стороны».
А для севастопольцев: «Возьмет неприятель бастионы — взят и Севастополь».
Молчаливые и серьезные, ждали защитники штурма.
И многие шептали:
— Помоги, господи!
Главнокомандующий со своим большим штабом уже переправился с Северной стороны в город и с плоской крыши морской библиотеки смотрел на зеленеющее пространство перед Малаховым курганом, по которому беглым шагом шел неприятель…
Хотя князь Горчаков уже знал, что несвоевременный штурм одной французской колонны был отбит в полчаса, но напрасно он старался скрыть свое волнение перед развязкой нового общего штурма укреплений Корабельной стороны.
И вздрагивающие губы главнокомандующего, казалось, шептали:
— Спаси, господи!
Начальник штаба чуть слышно сказал начальнику артиллерии армии:
— Главное… отступить некуда. Мост через бухту не готов!
— Что вы говорите? — рассеянно спросил подавленный главнокомандующий.