Север и Юг

Гаскелл Элизабет

Глава XXXVIII

Обещания исполнены

«Потом гордо, гордо она поднялась,

Хотя слезы стояли в глазах,

«Говорите, что угодно, думайте, что хотите,

Вы ни слова от меня не добьетесь»».

Шотландская баллада

Мистера Торнтона более всего мучило не то, что Маргарет солгала - хотя она сама считала, что он изменил свое мнение о ней именно по этой причине - но то, что эта ложь была связана с другим возлюбленным. Он не мог забыть, каким взглядом обменялись она и тот другой человек - любящим и искренним, полным доверия и нежности. Это воспоминание постоянно жалило его,

а видение возникало перед глазами, куда бы он ни шел и что бы ни делал. Он скрипел зубами при одной мысли о том, что Маргарет встречалась с возлюбленным в сумерках и в месте, удаленном от дома и довольно редко посещаемом. Поначалу врожденное благородство заставляло его предположить, что все произошедшее могло быть случайным, невинным и заслуживающим оправдания, пока однажды он не признал ее право любить и быть любимой. Разве у него были причины отрицать ее право любить? Разве ее слова не были так жестоко убедительны, когда она отвергла его любовь? Она, без сомнения, могла приятно проводить время, прогуливаясь с кем-то в поздний час. Но эта ложь! Она неизбежно указывала на что-то неправильное, — на нечто, что должно быть скрыто, и это было так непохоже на Маргарет. Мистер Торнтон отдавал должное ее правдивости, хотя для него было бы облегчением поверить в то, что мисс Хейл недостойна его уважения. Но именно это и делало его несчастным - он очень сильно любил ее и, несмотря на все ее ошибки, она представлялась ему совершенной и желанной, как ни одна другая женщина. Однако он полагал, что Маргарет так привязана к тому другому мужчине, так увлечена своим чувством к нему, что переступила через свои принципы. Сама ложь, что запятнала ее, была подтверждением того, как безоглядно она любила другого - этого темноволосого, стройного, элегантного и красивого мужчину, так не похожего на него - грубого, угрюмого верзилу. Мистер Торнтон изводил себя муками жестокой ревности. Он вспоминал тот взгляд, то чувство! Он бы положил свою жизнь к ее ногам за один такой взгляд, за мгновение нежности! Он так дорожил воспоминанием о минуте, когда она бросилась защищать его от ярости толпы. Но теперь он мог только смеяться над собой. Теперь он увидел, какой нежной и очаровательной она могла быть рядом с мужчиной, которого на самом деле любила. А ему она сказала: «Во всей этой толпе не было мужчины, ради которого я не сделала бы то же самое, но более охотно, чем для вас». Она не желала выделять его из толпы. Но этот мужчина, этот тайный возлюбленный мог не делить ее ни с кем. Взгляды, слова, пожатие рук, ложь, тщательно скрываемая тайна - все принадлежало ему одному.

Никогда еще мистер Торнтон не был так раздражен, как сейчас. Он был резок и немногословен, а порою груб со всеми, кто обращался к нему. И это понимание ранило его, ведь он всегда так гордился своим самообладанием. Поэтому он изо всех сил стался подавить свое раздражение, думать о чем-то другом, но мысли его были даже более гнетущими и мрачными, чем обычно. Дома он был более молчаливым, а вечерами обычно ходил взад-вперед по комнате, что весьма рассердило бы его мать, если бы так вел себя кто-то другой. Но Ханна Торнтон не была склонна проявлять снисхождение даже к своему любимому сыну.

–  Ты можешь остановиться…можешь присесть на минуту? Мне кое-что нужно сказать тебе, если ты перестанешь без конца ходить, ходить и ходить.

Он тут же сел на стул возле стены.

–  Я хочу поговорить с тобой о Бетси. Она говорит, что должна уйти от нас, потому что смерть любимого так потрясла ее, что она не может работать прилежно, как раньше.

–  Очень хорошо. Я полагаю, другие кухарки справятся.

–  Это так похоже на мужчину. Я переживаю не просто из-за того, что она хорошо готовит, а из-за того, что она давно в нашем доме и прекрасно знает весь уклад. Кроме того, она рассказала мне кое-что о твоем друге мисс Хейл.

–  Мисс Хейл - мне не друг. Мой друг - мистер Хейл.

–  Я рада слышать, что ты так говоришь, потому что если бы она была твоим другом, то, что сказала Бетси, встревожило бы тебя.

–  Расскажи мне, - сказал

он спокойно и безразлично - так он разговаривал в последние дни.

–  Бетси говорит, что той ночью, когда ее любимый… я забыла его имя - она всегда называла его «он»…

–  Леонардс.

–  Той ночью, когда Леонардса последний раз видели на станции, когда он в последний раз был на смене, мисс Хейл была там, прогуливалась с молодым человеком, который, как полагает Бетси, убил Леонардса, ударив его или толкнув.

–  Леонардс умер не от удара или толчка.

–  Откуда ты знаешь?

–  Потому что я спрашивал хирурга в лазарете. Он рассказал мне, что у Леонардса были давние внутренние расстройства, вызванные чрезмерным пристрастием к выпивке. Хирург не мог сказать с определенностью, был ли последний приступ вызван излишней выпивкой или падением.

–  Падением! Каким падением?

–  Которое последовало от удара или толчка, о котором говорила Бесси.

–  Его ударили или толкнули?

–  Полагаю, что так.

–  И кто это сделал?

–  Следствия не было, поэтому я не могу сказать.

–  Но мисс Хейл была там?

Он не ответил.

– С молодым мужчиной?

Мистер Торнтон опять промолчал. Наконец он сказал:

–  Я сказал тебе, мама, - расследования не было… не было следствия. Я имею в виду, судебного расследования.

–  Бетси говорит, что Вулмер - она его знает, он работает в бакалейной лавке в Крэмптоне - может поклясться, что мисс Хейл была на станции в тот час, прогуливалась туда-сюда с молодым мужчиной.

–  Я не понимаю, почему нас это должно волновать. Мисс Хейл вольна поступать так, как пожелает.

–  Я рада, что ты так говоришь, - пылко ответила миссис Торнтон. - Для нас, конечно, это не имеет большого значения, а для тебя - особенно, после всего случившегося. Но я… я обещала миссис Хейл, что не позволю ее дочери поступать неправильно, и не оставлю ее без совета и предостережения. Я, несомненно, выскажу ей свое мнение о ее поведении.

–  Я не вижу особого вреда в том, что она сделала в тот вечер, - сказал мистер Торнтон, вставая и подходя к матери.

Он остановился у камина, повернувшись лицом к стене.

–  Тебе бы не понравилось, если бы Фанни видели поздно вечером в уединенном месте с молодым мужчиной. Я уж не говорю о том, что ее мать тогда еще не похоронили. Тебе бы понравилось, если бы твою сестру увидел в такой компании помощник бакалейщика?

–  Прежде всего, прошло не очень много времени с тех пор, как я сам был помощником в лавке, а то обстоятельство, что помощник бакалейщика заметил какой-то поступок, не изменит для меня самого поступка. А во-вторых, между мисс Хейл и Фанни существует большая разница. Я могу предположить, что у первой могут быть веские причины, из-за которых она вынуждена была так поступить. Я не думаю, что у Фанни есть веские причины для поступков. Другие люди должны опекать ее. А мисс Хейл, я полагаю, сама о себе заботится.

–  Действительно, у твоей сестры совсем другой характер! В самом деле, Джон, можно подумать, что мисс Хейл сделала достаточно для того, чтобы ты стал проницательным. Она вынудила тебя сделать ей предложение, бесстыдно выказав свое поддельное расположение к тебе, и в то же время поощряла того молодого мужчину, я не сомневаюсь. Теперь мне все понятно. Я полагаю, ты считаешь, что он - ее возлюбленный… ты согласен с этим.

Он повернулся к матери, его лицо было очень бледным и мрачным.

–  Да, мама. Я верю, что он - ее возлюбленный.

Произнеся эти слова, он снова отвернулся. Эта мысль терзала его, как терзает телесная боль. Он склонил голову на руку. И прежде, чем снова заговорить, резко обернулся:

–  Мама, он - ее возлюбленный, кем бы он ни был. Но ей нужна помощь и совет женщины. Она может испытывать трудности или подвергаться соблазнам, о которых мне неизвестно. Но боюсь, что они есть. Я не хочу ничего знать о них. Но ты всегда была доброй … Да! Доброй и нежной матерью. Пойди к ней, завоюй ее доверие и скажи ей, как лучше поступить. Я знаю, что что-то не так, — должно быть, она испытывает ужасный страх.