Север
Шрифт:
– Да… да, я буду здесь… Лили тоже… и Ля Вига… и Бебер.
– Договорились?
Признаюсь, что я знаком с Харрасом уже много лет. но я никогда не был уверен, что он принимает нас всерьез, хотя в то же время не думаю, чтобы он над нами насмехался… для него мы были французами, вот и все… позже, общаясь с множеством других личностей, у меня сложилось четкое впечатление, что нас попросту считают паяцами… даже во Франции… думаю, это на всю жизнь… но самые худшие, самые страшные подлости обычно готовят тебе твои благодетели, эти вообще отъявленные садисты… ваши мучения их забавляют… а что за публика!.. такую обычно можно встретить на корриде или в цирке… как только вы лишаетесь права «подать жалобу», вы становитесь всеобщей игрушкой и можете скулить, сколько угодно… громче, тише… теперь вам всего следует опасаться и, в первую очередь, полицейских, ведь ваши отпечатки
О простите!.. я снова вас потерял! но у нас с Харрасом все же было нечто общее… точность! военная! ровно в девять часов!.. я спускаюсь в гостиную… и вижу его у дверей… мы заходим… он закрывает двери… я смотрю на его лицо, он плотно поел, хорошо выпил… я слушаю…
– Мой дорогой Селин, как мне кажется, для нас, для всей новой Европы, настало время поведать не только ученому миру, но и широкой публике то, как давно наши нации сотрудничают во всех областях, будь то философия, литература, наука или медицина! медицина! наша с вами, дорогой Селин!.. вот уже восемь веков, как немецкие профессора преподают в ваших школах., не так ли?… в Монпелье?… в Париже?… в Сорбонне?…
Ага, теперь как раз настало время показать, что он меня полностью убедил… я совершенно с ним согласен…
– Вы найдете все материалы здесь!.. в этих папках!
Он открывает ящик… несколько кусков бархата… а потом папки! сколько папок!
– Все это из наших архивов… из Музея науки…
Мне кажется, я кое-что понял, ему важно, чтобы у нас было подобающее занятие!.. официальное!.. одна папка!.. другая! несколько рукописей готическим шрифтом… готические буквы, красные и зеленые… и портреты профессоров!.. гравюры на дереве…
– Вы мне доставите такое удовольствие, Селин? вы меня понимаете?
Я вижу, что ему надо…
– Конечно! конечно, Харрас!
Написание этой статьи я растяну на месяц… на два… им будет нечего сказать… мы совсем не праздные паразиты!.. отнюдь! мы занимаемся исторической пропагандой!.. prima! prima! великолепно! ооах!.. его снова разбирает смех! неплохая шутка!.. о, вот еще гравюра… «Четыре всадника» Дюрера…
– А это пригодится нам для предисловия, не так ли?
– Хорошая идея!
– Но внимание! внимание, Селин! великая революция! вы знаете? Чума сильно сдала свои позиции… Голод тоже… отступает… а вот Смерть и Война разрослись просто до невероятных размеров!.. эти пропорции Дюреру абсолютно не свойственны!.. все изменилось!.. вы согласны?…
Конечно, я согласен!..
– Ясное дело, грядет Апокалипсис! но мы лишились Чумы и Голода!
– Голод все же еще остался…
Уточняю я…
– Но, у вас же есть шкаф, Селин! ооах!..
Как это смешно!
– Я вам уже говорил, Селин, в Берлине все просто в панике, вы сами видели телеграммы, эпидемий больше нет… ни в Монголии… ни в Индии!.. во времена Дюрера эта война закончилась бы в два года!.. а эта никак не может закончиться… напишите об этом в своем предисловии!.. два всадника вместо четырех!.. какая скудость!
– Я к вашим услугам, Харрас! все будет сделано!
– Вакцинированный Апокалипсис? просто невероятно!
– Понятно!.. я все понял, Харрас!
Но его уже не остановить… а я думаю о Лили, она, наверное, уже начала беспокоиться… с ней остался Бебер… и Ля Вига в своей подвальной камере тоже не должен был ощущать особого спокойствия… мне бы хотелось, чтобы Харрас замолчал, а я бы сходил наверх… но он так привык к международным конференциям… мне хорошо знакома
103
С 1925 по 1927 год Селин входил в отделение гигиены при Национальном обществе здравоохранения, где он был сотрудником секретаря этого отделения, доктора Райхмана. Он два раза был в командировках: в 1925 году в Северной и Латинской Америке, в 1926 году – в Африке.
Когда я был в этом Национальном обществе, чего я там только не наслушался!.. от самых мощных умов того времени, от этих многомудрых гениев! даже сам Харрас, при всех его сильных сторонах, в сравнении с ними был просто ребенком! во всем!.. я имею в виду людей уровня Бертрана Рассела, Кюри и Люшера [104] … эти-то точно достигли вершин в искусстве демагогии… а Харрас с его Апокалипсисом, это пшик!.. пшик!.. херня!.. я могу протянуть над этим два… может, три месяца… не больше! я его предупредил…
104
Жюльен Люшер – генеральный инспектор Министерства образования, директор Международного института сотрудничества с Национальным обществом здравоохранения.
– Ооаах! у нас ведь тоже есть секретное оружие! Он что, собирается еще и это мне объяснять?…
– Харрас, если вы не против, перенесем это на завтра?
– Да! да! решено! завтра вечером! heil! heil!
Лили, наверное, уже просто изнемогает там в башне, в этой консервной банке… высоты потолка там едва хватает, чтобы распрямиться… а Харрас все не умолкал… продолжал развивать свое положение о вековой истории франко-немецкого сотрудничества в области медицины… доказательства! в этих папках!.. но это еще не все!.. у каждого портрета своя история!.. мне следует это хорошенько запомнить! вот этот фриц был профессором в Париже, а этот – в Монпелье… в XI веке… в XII… в XV… их ученые споры!.. о, они были отнюдь не жалкие дилетанты! настоящие ученые… которых либо превозносили, либо преследовали… причем все…
Я вижу, как приоткрылась дверь… кто же это… Харрас ничего не заметил… Лили делает мне знак… ладно!.. я тихонько встаю… Харрасу нужно еще часа два… не меньше… уж такой это был человек… он был способен целые ночи напролет изучать мельчайшие детали, делать выводы… а потом вы обнаруживали напечатанный на машинке листок где-нибудь в саду… он весь вымокший и совершенно нечитабельный валялся в шалаше… и уже никто и никогда не мог прочитать эту херню… Харрас относился к породе людей, способных целыми ночами размышлять над причинами возникновения краснухи на островах Ферое… в XVII веке… а в тот момент его страстно занимали фрицы в Монпелье в XII… XV веках…
Мы вышли из гостиной, а он даже ничего и не заметил… он проводил конференцию для самого себя… для одного себя… его было слышно даже на лестнице… а я, уже лежа на матрасе, долго не мог заснуть… он ведь наверняка заметит!.. и разозлится!.. издалека до меня доносилось не только эхо его слов, но еще и эти «брум»… но это его совершенно не беспокоило, он уже целых полтора часа бухтел про этих профессоров XII века… ну а мы пока решили немного отдохнуть… я почти задремал… тем хуже!.. тук! тук! этого и следовало ожидать!.. он!.. за дверью!