Северная башня
Шрифт:
Он безумен. Кто вы?
— Джастин, — прошептала она, шагнув вперед и закидывая руки ему за шею. Его руки обхватили ее талию. Ни один мужчина прежде так ее не держал. Она даже вальс никогда не танцевала, потому что тетя считала это совершенно неприличным. Сейчас он обнимал ее, и от плеч до колен она чувствовала его, теплого, мускулистого, и такого несомненно мужественного. Джастин?
— Маргарет.
Имя, как ласка, прозвучало у ее волос.
— Мне кажется,
— Я боюсь за тебя, — сказала она, откидывая голову назад, чтобы посмотреть в его синие, синие глаза, такие знакомые, такие любимые, — Призывы поймать преступника все усиливаются. Скоро они непременно …
Он поцеловал ее. Легонько. Только для того, чтобы прервать лихорадочный поток слов. Но она так за него боялась. Боялась до боли. Он был у них под носом – в самом безопасном месте, сказал он неделю тому назад, когда приехал, чтобы укрыться в башне. Но она ему не верила. Кроме того, дела обстояли намного серьезнее, чем неделю назад. Каждое мгновение она ожидала, что они обыщут башню.
— Тише, любовь моя, — прошептал он у ее рта, — Тише. Все будет хорошо. Как только они откажутся от поисков, я вернусь домой, сделаю признание и помирюсь, а потом организую собственный поиск. И кое-кого поспрашиваю. Я найду эти драгоценности, даже если это будет последнее, что я сделаю в этой жизни. Мне не нравится, что я обвинен в воровстве и стал причиной неприязни между твоей и моей семьями, перерастающей во вражду. Особенно сейчас.
— Но это уже не только воровство, — сказала она, — Это уже и убийство, Джастин.
— Убийство? – Его глаза впились в ее глаза.
— Клив, один из отцовских слуг, вчера утром был найден мертвым, с ножом в спине, — ответила она. – Себастьян сказал, что он, должно быть, что-то знал. Клив говорил ему, что видел, как ты брал драгоценности, но Себастьян не поверил, что ты сделал это. А теперь все считают, что ты приезжал вчера вечером, чтобы убить Клива.
— Все это сказал твой брат? – спросил он, нахмурившись.
— Поэтому, как видишь, они считают, что ты где-то рядом, — сказала она. — Ты должен уехать, Джастин. Ты должен отправиться во Францию.
— И оставить тебя? – он снова склонил к ней свою голову. – Никогда, Маргарет. Я никогда тебя не покину.
Она приникла к нему, желая, чтобы он снова ее поцеловал. Теперь Дафна точно знала, что спит. Она находилась в типичном мире сновидений, где все было причудливо и совершенно нереально, где она была кем-то, кого не знала, где знала то, чего не знала, где никто не признавал ее как Дафну. В этом странном мире она была Маргарет и она жаждала поцелуя мужчины, которого Маргарет знала, а Дафна нет.
Она только надеялась, что сейчас не проснется. Именно в такие моменты обычно и пробуждаются.
Перед тем, как его губы коснулись ее, он приоткрыл их, чтобы поцеловать ртом, а не губами. Она испытала потрясение от теплоты, мягкости
Как все это может быть сном? Как во сне можно сделать то, о чем, проснувшись, не имеешь представления? Был ли это поцелуй, который существовал только в мечтах? И не был бы он отвратителен в реальности?
— Я задую свечу, — шепнул он ей в губы, — А то свет будет виден из окна и из-под двери, неблагоразумно рисковать. А потом мы ненадолго приляжем.
Приляжем?
— Я должна идти, Джастин, сказала она. – Что если обнаружат, что меня нет в постели?
— Посреди ночи? — спросил он. – Да кто будет бродить по ночам?
— Кто угодно, — ответила она. – И я очень надеюсь, что никто.
— Останься на часок, — попросил он. – Я должен побыть с тобой хотя бы час. Мы женаты уже неделю, но ни разу не смогли провести вместе всю ночь.
Женаты? Они были женаты?
— Джастин, — она смертельной хваткой обняла его за шею и спрятала лицо у него на плече. — Я хочу быть с тобой всю ночь и весь день. Я хочу, чтобы мы были свободны. Я хочу, чтобы мы могли всем рассказать. Наступит ли когда-нибудь этот день? Или мы обречены?
— Конечно, наступит, любовь моя, — ответил он, ослабляя хватку ее рук и, доведя до скамьи, наклонился, чтобы задуть свечу. В полной темноте он подвел ее к тюфяку и опустил на него. – Больше никаких разговоров о гибели. Наступит день, когда мы будем вместе, будем свободны и станем счастливо жить-поживать.
— Ох, — вздохнула она, — В этом столетии или в следующем, Джастин?
Он засмеялся.
— Однажды. Я обещаю.
Обнявшись, они лежали на тюфяке. Каким-то образом Дафна осознала, что ее халат исчез. Вместо теплой фланелевой ночной рубашки, на ней внезапно оказалась очень тонкая, но ей совсем не было холодно. Сон это или не сон, подумала она, но все зашло слишком далеко. В свете горящей свечи она, очевидно, напомнила ему Маргарет, его жену. Но она была Дафной и не имела права лежать с ним на тюфяке. Она оказалась перед необходимостью рассказать ему о том, кем является, и поспешно ретироваться.
Он снова поцеловал ее. И она внезапно поняла, что вся смутная неудовлетворенность и тоска в течение последних двух-трех лет заключалась именно в этом. Дело было совсем не в том, чтобы выйти замуж за приличного джентльмена, зажить своим домом, завести детей и трястись над ними, как она убеждала себя ранее. Дело было не только в этом. Дело было в другом. Ее женское тело жаждало тела мужчины, чтобы любить его.
Это была ужасающе непристойная мысль. Но разве кто-то может управлять своими мыслями во сне?