Северная корона. По звездам
Шрифт:
– Началось, – выдохнула Ника. – Это «Принцесса, трон, глаза». Т. Радов, прочитай, название прямо перед тобой.
– Ужас какой, – поежилась впечатлительная Марта, оглядывая сей шедевр с неподдельным отвращением – ей казалось, что глазки смотрят на нее с укоризной. Столько укоризны ей было тяжело вынести. – По-моему, Т. Радов плохо лечился у своего доктора-психиатра.
– Ты совсем ничего в искусстве не понимаешь, дорогая моя. А картин ты тут не увидишь, я же тебе ясно сказала: это выставка-инсталляция, новый эксперимент Томаса, – покровительственно похлопала девушку по плечу Ника и повела сестренку дальше, вещая: – Инсталляция – это такая форма современного искусства, которая представляет собой пространственную
Впрочем, Марта ее и не особо слушала, оглядываясь по сторонам. Вот в углу обычная гостиная, и человек сует голову в огромный плоский телевизор, словно пытаясь залезть в него, а рядом стоит не менее обычный компьютерный стол, и из экрана торчат чьи-то руки, словно человек пытается вылезти наружу, да не может. Вот самая настоящая ванна с надписью «На искусство», в которой лежат… купюры разного номинала из разных стран, а из крана капает черная краска – самая настоящая! И многие купюры уже совсем грязные, испорченные… Марте даже жалко стало их, а многие останавливались и – нет, не брали деньги украдкой! – а подкладывали свои! У скрипачки глаза на лоб полезли, когда импозантный дядечка с молодой девицей под руку остановился перед этой композицией и… положил в нее пятитысячную купюру. У его спутницы сделалось такое страдальческое лицо, что Марта невольно ей посочувствовала. Зато Ника упоенно закивала, словно поняла что-то, и тоже полезла за кошельком.
– Ты что делаешь?! – вцепилась в ее локоть сестра. – Не смей тратить деньги! Они все равно испортятся!
– Это на искусство! – упорствовала девушка.
– Это на глупость!
– Ты не понимаешь!
– Делай что хочешь, – поняла, что спорить с сестрой бесполезно, Марта. – Я твоей маме расскажу, на что ты деньги тратишь!
– Детский сад! – фыркнула Ника и убежала к ванне. А взгляд Марты упал на новую композицию современного арт-искусства, автор которой был не в себе. А что еще можно сказать про человека, который создал работу под звучным названием «Эффект слишком улыбающейся бабочки», в которой сооруженное из разноцветных тряпок огромное существо с крыльями прекрасной бабочки и с полуобнаженным телом большеглазой женщины, игриво нагнувшись, показывало всем желающим пятую точку, на которой криво был нарисован обыкновенный смайл и выведена надпись: «Ha-ha-ha. By universe with love». Нет, Марта решительно не понимала современного искусства!
Впрочем, не одна она. Как заметила девушка, многочисленные на удивление посетители делились здесь на две категории: на тех, кто ценил искусство художника Т. Радова и восхищался им, и на тех, кто его категорически не понимал. Вторая категория была в меньшинстве. И в шоке одновременно. То ли дело бессмертные произведения классиков музыки!..
Рассматривая композицию за композицией, которые были одна краше другой, девушки переходили из зала в зал, пока не попали в самый дальний и самый, пожалуй, необычный. Это была световая инсталляция со множеством зеркал, увешанных по всему периметру, и тысячами диодов, имитирующих звездное небо. Казалось, посетители парили в бесконечном звездном пространстве, и зрелище было воистину завораживающим. Правда, и здесь была одна странность – на входе в эту комнату человек, обряженный в огромного кролика, давал посетителям… ведра. Без ведер зайти в зал было нельзя. Несмотря на невероятные ощущения, с железным ведром в руке Марта чувствовала себя крайне странно и испытала облегчение, когда они оказались в последнем зале. Он приятно контрастировал с другими помещениями своим световым наполнением – был ярко освещенным огромными хрустальными люстрами с канделябрами. К тому же здесь было не так шумно: музыкальное сопровождение отсутствовало, и народу было совсем немного. Кроме девчонок, тут находились пожилая ученая пара, два молодых человека в потрепанных костюмах
Один из них, длинноволосый, худой, подвижный и улыбчивый, от уголков темных дружелюбных глаз которого разбегались лучики морщинок, сильно заинтересовал Нику. Кажется, он был центром этой маленькой компании, потому что женщина с пегими волосами и один из мужчин, невысокий и пухленький, похожий на модифицированную версию колобка, постоянно задавали ему вопросы и ждали ответов, как истинно верующие Судного дня. Еще один мужчина, заложив руку за руку, изредка что-то вещал (Ника чуть позже узнала в нем директора галереи), а фотограф без устали щелкал длинноволосого на свой аппарат то справа, то слева, то и вовсе снизу, садясь на корточки.
– Ничего себе! – От переизбытка эмоций Ника ущипнула сестру за бок, и та едва не вскрикнула.
– Очумела?
– Ты только посмотри, как нам повезло! – жарко зашептала Ника на ухо Марте, которая в современном художественном искусстве смыслила чуть больше, чем утка в японской кухне.
– Почему повезло? – отчего-то испугалась зловеще-радостного шепота кузины Марта.
– Потому! Смотри, смотри влево, – велела ей Ника. Марта послушно повернула голову в нужную сторону. – Мужчина в джинсах и в черной футболке!
– И что? – пожала Марта плечами. – Дядька какой-то с хвостиком.
– Сама ты дядька! За окнами дядьки ходят, а это – Томас Радов, – шикнула на нее Ника.
– Кто это? – благополучно забыла фамилию художника, на чью выставку они пришли, ее кузина.
– Художник! – покачала головой продолжавшая восторгаться всем происходящим Ника. – Пошли ближе! Кажется, у Томаса интервью берут, подслушаем!
И девушки действительно, делая вид, что рассматривают очередную композицию, которая казалась Марте воплощением человеческого безумия, стали подбираться ближе к чудесному Томасу Радову, у которого женщина с пегими волосами и мужчина-колобок брали интервью.
– Одна из ваших последних работ в жанре инсталляции называется «А мы были детьми?». Критики дают положительные рецензии на эту работу и очень часто говорят о ней в последнее время. С чем связано создание данной инсталляции?
– Естественно, с моим мироощущением, с чем же еще? – заявил, недолго думая над ответом, мужчина с хвостиком и в джинсах. – Все, что я создаю, связано с волнениями моей души. – Он разразился целой лекцией по поводу своего видения проблемы.
– У вас ведь трое детей? – уточнил второй журналист, размахивая диктофоном как оружием.
– Да. Трое. И совсем уже взрослые, – расчувствовался знаменитый художник.
– Вы растили их в одиночестве? Так ведь? Один? – никак не могла спрятать свой пафос пегаволосая женщина.
– Вы правы, – подтвердил Томас и, подумав, добавил, припустив в голос нотки светлой грусти: – Растил один. Троих детей. Одновременно поднимал на ноги младшего брата. Трудное время было, но хорошее.
– И, наверное, еще и семье помогали? Матушке с отцом? – с умилением уставилась на него журналистка. Томас вновь ослепительно улыбнулся:
– Конечно. Они же мои родители. Как иначе?
– В одном из интервью вы упомянули, что ваш младший брат психически нездоров и…
– Стойте, стойте! – поднял руки вверх господин Радов, как будто бы его собирались расстрелять. – Пусть он и нездоров, но не будем говорить о нем!
– Конечно, как скажете, – стушевался колобок. Молчащий директор галереи хмыкнул в кулак, но промолчал. Кажется, он лично знал «нездорового» младшего брата Томаса.
– Могу сказать лишь то, что родителям было с ним тяжело, и я забрал его к себе, – скромно сообщил Радов. – Он стал моим четвертым крестом…