Северная Пальмира
Шрифт:
– Я не к тебе.
– Нет? – В глазах Всеслава была такая тоска.
– Ты сегодня сражался? – спросил Элий.
– Ну да, с Эпиктетом. Его увезли в больницу. Зайдём ко мне, отметим победу.
– Эпиктет сильно пострадал?
– Какое мне дело? Я выиграл… Мы все знаем, на что идём. Это ты стараешься никого не убить. Публике такое не нравится. Твоя популярность падает.
– Не стоит думать лишь о том, как угодить публике.
– Зачем же тогда я пошёл в гладиаторы? И ты – зачем?
– Я уже говорил – исполнить желание.
Слова Элия разозлили Всеслава. Он их не понимал.
– Ты врёшь! –
– Послушай, я знаю, в чем дело. – Элий положил ему руку на плечо. – И хочу тебе помочь. Это очень трудно, почти невозможно, но пока ещё ты…
– Отвяжись! – Всеслав стряхнул его руку. – Отвяжись, паппусик… И молись, чтобы нам не сойтись друг с другом на арене.
В этот момент открылись двери подъёмника, и Всеслав кинулся в кабину бегом, как в нору, как в убежище.
– Сульде! – крикнул Элий.
И тут произошло что-то невероятное. Всеслав будто прянул вверх. Плечи его раздались, а лицо исказилось. И вместо юных черт уроженца севера проглянуло совсем иное – смуглое, плоское, скуластое, с косо прорезанными глазами. Тонкие губы оскалились, обнажая жёлтые зубы. Но так длилось лишь мгновение. А потом видение исчезло. Лицо Всеслава сделалось прежним, только очень бледным, гладиатор держался рукой за ворот туники и часто-часто дышал. Элий попятился.
Всеслав опомнился и нажал кнопку подъёмника. Какая-то женщина хотела войти в кабину, но Всеслав отшвырнул её, и двери закрылись. Подъёмник тронулся. Всеслав опустился на пол, обхватил руками колени и заплакал. Потом нажал кнопку остановки. Раздвинул створки – силы хватило, выскочил и помчался по лестнице вниз.
Но Элия уже не было в атрии.
Шёлк был нежен, как может быть нежен только шёлк. Струился, ласкался к пальцам. Возбуждал…
– Красивое платье. Хочешь купить? – спросила стоящая рядом женщина.
Летиция невольно отшатнулась. Она не любила, когда с ней разговаривали на улице.
Незнакомка была красива, но какой-то странной, будто прозрачной красотой. Очень бледное лицо без намёка на краску, светлые ресницы. И глаза совершенно прозрачные, в их глубине зловеще чернели зрачки. Волосы тоже были совершенно белые – именно белые, а не седые, без намёка на серый или желтоватый оттенок. И одета женщина была необычно: прозрачное платье, а поверх плащ из белой пушистой шерсти, отороченный белоснежным мехом. На шее сверкало жемчужное ожерелье.
– Хочу, – ответила Летиция. Будто против воли. Или в самом деле против воли? – Я каждый день покупаю новое платье. – Уж этого она точно говорить не хотела. – Чтобы один день отличить от другого.
– Зайдём ко мне, выпьем кофе, поговорим, – предложила незнакомка.
– Ты – сводня?
– А хоть бы и так? Тебя это пугает?
– Почти нет.
– Я – Иэра, – сказала матрона. – Одна из Нереид.
Дом её был недалеко от рынка – миновать сад, где резвились дети (только не смотреть на детей, зажмурить глаза и не смотреть, и криков их не слышать, и плача…). А вот и дом – почти что дворец, отделанный белым мрамором, прозрачный, бесцветный, как струи дождя, как и сама хозяйка.
В малый триклиний (опять
В триклиний по очереди заглянули трое молодых людей. Все трое белобрысые, с плоскими, будто приплюснутыми, лицами, маленькими глазками навыкате, слюнявыми полуоткрытыми ртами. Столь схожие и ростом и выражением лица, что Летиция приняла бы их за одну и ту же личность, трижды промелькнувшую в проёме, если бы они неожиданно не явились в дверях все трое, явно ожидая приглашения к столу.
– Вас покормят в большом триклинии, – пообещала матрона.
Двое тут же заулыбались, закивали согласно и ушли, а третий озлился, стал брызгать слюною, заорал: «Скотина!» Но тут же пара сильных рук ухватила его под локти. И этот третий был уведён, хотя и не без труда.
– Мои сыновья, – сказала матрона. – Все трое – близнецы. И все – идиоты. Двое добрых, а третий – злой. Ты его сторонись. У него манера щипать за руку выше локтя, и пребольно. – Она сказала об этом легко и без жалости. – Я здесь как бы в изгнании. Слишком много времени провела в колодце. Надо было окунуться и уйти, но меня держали там годы и годы. И вот теперь мне не мил Небесный дворец, хочется взлететь выше, в Недосягаемое. Но не могу. И вместо того чтобы рваться вверх, бегу вниз на землю. Так всегда бывает, когда желаешь недостижимого. Растёшь до своего желания, и никак не можешь дорасти. Рвёшься изо всех сил, и все равно чувствуешь – мелочи, все мелочи.
– Мелочи, – повторила Летиция вслух. Слово было знакомое.
– И тогда кидаешься вниз – в эти самые мелочи, – продолжала Иэра. – Это не спасение, это обман, поражение. Так и с тобой случилось. Твоя любовь больше тебя.
– Я уже не люблю, – отвечала Летиция спешно.
– Жаль, что ты не глотнула из того колодца, – задумчиво проговорила Иэра. – Вода из него даёт знание и сокращает жизнь. Невеликая плата, не так ли?
– Я уже не люблю, – повторила Летиция упрямо.
– Опасно так обманывать себя. Ты видела эту троицу? Я тоже себя обманула. Решила, что убью их своей ненавистью. Но пока они росли во мне, ненависть моя уменьшалась, и аборта не вышло. А вышли из чрева три идиота. Три полубога-идиота. Что-то случилось с нашим миром, если возможно такое. Смертные женщины так иногда поступают: пьют какую-нибудь гадость, пытаясь убить новую жизнь, но останавливаются на полдороге, не убивают, а рожают больных ублюдков. К счастью, эти трое смертны. Я буду с ними до конца, им не придётся заканчивать дни в одном из тех ужасных приютов, что построили люди. Так что пока у меня есть причина жить среди людей. Хорошо, когда есть причина заниматься мелочами и не рваться в небо. Поэтому женщиной на земле жить проще. Можно спрятаться за мелочи. У мужчин это не получается. Они лезут куда не надо. Как Элий полез в мой колодец и взял то, что ему не принадлежало.