Северная Пальмира
Шрифт:
– Давненько я так не веселилась! – выкрикнула она, откидывая мокрые волосы со лба.
– Замечательно, когда у тебя есть друзья! – отозвался Элий.
Вода доходила Элию до груди. Плечи его были по-прежнему красивыми, руки – сильными. Клодия не сдержалась и поцеловала Элия в губы. Вот если бы здесь не было Летиции…
На теле Элия было немало шрамов. Клодия помнила некоторые из них. На плече, на боку… Но сейчас они почему-то казались умело наложенным гримом.
– Отдай мою тогу, – Элий потянул плывущую по воде простыню к себе.
– Однако если вы не хотите, чтобы остальные гости к нам присоединились, пора выбираться из бассейна, – заметила Летиция
– Я не против остальных гостей, – засмеялась Клодия. И, проводив Летицию взглядом, спросила: – Она что-нибудь помнит о прошлом?
Элий нахмурился:
– Иногда мне кажется, что она лишь притворяется, что беспамятна.
Элий легко выпрыгнул из бассейна. И хотя отвратительные шрамы по-прежнему уродовали его ноги, Клодии показалось, что Элий даже не хромает. Никогда прежде он не был столь ловок и быстр. Даже до поединка с Хлором.
День был тёплым, но вечер – прохладным. Стояла необыкновенная тишина. Совершенно невозможная. Будто все умерли, а он, Элий, остался на Земле один. Он накинул куртку на плечи, вышел на улицу и присел на мраморные ступени. Ветра не было. Деревья ещё не начали распускаться. Чёрное кружево из голых ветвей на фоне гаснущего неба вызывало недоумение. Почему так трудно в этих краях возрождается жизнь?
Вышла Клодия и села рядом. Закурила. Она переоделась в женское платье. Но в платье она выглядела куда нелепее, чем в мужской тунике и в брюках. Немолодая грузная женщина с коротко остриженными волосами.
– О чем ты думаешь? – спросила гладиаторша.
– О Постуме, – ответил Элий. – Я всегда о нем думаю.
– А Летиция?
– Она забыла.
– Затаила обиду?
– Нет. Просто забыла.
– Элий, я скажу тебе честно-честно. Я тебя всегда любила. Хотя ты не для меня. Но какое это имеет значение?
– Ты же пришла в школу ради жениха. Хотела его спасти, – напомнил Элий.
– Должно быть, так. Но увидела тебя – и влюбилась. Ничего не могла с собой поделать. Может, я и проиграла тот бой из-за этой проклятой любви.
– Ну вот, я виноват ещё и в этой смерти, – вздохнул Элий.
– Ты ни в чем не виноват. Запомни это. Желания – это ловушки. Элий, ты всегда был поклонником стоиков. Так скажи, что делать с этими дурацкими желаниями? Неужели надо научиться не желать вовсе?
– Если не желать, можно стать неуязвимым. Но если не желать – то, значит, и не сделаешь ничего. Будешь лишь исполнять то, что прикажут. То есть служить чужим желаниям.
– Так что же делать?
– «Справедливость во всех действиях, причиной которых являешься ты сам…» [49]
49
Марк Аврелий. «Размышления». 9.31.
– А, ну конечно же, Марк Аврелий! А сам-то, что ты сам думаешь о своей жизни?
– Играю в кости.
– Не поняла.
– Видишь ли, я так и не знаю, какое желание для меня заклеймил Юний Вер. Но это желание защищает меня, пока не исполнилось. Оно спасает меня раз за разом. Исполнение ждёт своего часа, но час не наступил. И я жду. Но чем больше чудесных избавлений, тем больше напряжены нити судьбы. Я столько раз спасался в самых невозможных ситуациях, что нить моей судьбы натянулась тетивой. Лишь только загадочное желание исполнится, я умру. Я постоянно о нем думаю. Оно стало моим дамокловым мечом и моими танталовыми муками. Сначала полагал, что задуманное –
– Не гадай, – попросила Клодия. – Мы все так живём – самые дерзкие желания нам сходят с рук, невинные шалости оборачиваются внезапными бедами. Наверное, каждый из нас должен что-то исполнить, чтобы умереть. А может, и не каждый, но только некоторые.
– А вдруг десятитысячный Венерин спазм приговорит меня к смерти? – усмехнулся Элий.
– Ну нет! – запротестовала Клодия. – Вер не мог загадать для тебя такое малое число. Уж как минимум тысяч пятьдесят.
– Не многовато ли?
– А ты их не считаешь часом?
Они засмеялись.
– Элий, можно тебя спросить? – Он кивнул. – Зачем ты наказал себя изгнанием? По-моему, это…
– Нет, друг мой, я не наказывал себя. Я заключил с богами договор. Чтобы обезопасить мир – только и всего. Я не возвращаюсь в Рим – они не позволяют Триону взорвать его бомбу вновь. Понимаю, это несколько старомодно – пытаться с помощью богов решить свои проблемы. Но я ещё не научился полностью обходиться без их помощи. Хотя и стараюсь.
Весь мир спал. Время остановилась. Никого вокруг. Тишина. В такую ночь легко говорить о богах и заветных желаниях.
– Ты надеешься, что твоего договора, твоей жертвы хватит для того, чтобы удержать в узде этого безумца?
– Это была не такая уж малая жертва, – заметил Элий.
– Ну хорошо, изгнание. Но зачем выходить на арену?
– Я – гладиатор. А гладиаторы слышат зов арены. Будто отдалённый немолчный шум прибоя, – улыбнулся Элий. – Но это так, отговорка… Сказать правду? – Он вновь долго молчал. – Знаешь, я этого никому ещё не говорил. Ни Квинту, ни Летиции. Я сделал то, что делали римляне в старину, если хотели победить, а победа казалась невозможной. Они посвящали себя подземным богам. Себя и вражеское войско вместе с собой. Я посвятил себя Сульде. И теперь он вынужден постоянно сражаться со мной. И пока мы бьёмся друг с другом, нигде в мире нет войн. Все враждуют, ссорятся, плетут интриги, но нигде не воюют. Я будто держу войну на поводке. – Он вспомнил слова Сократа, и его охватила внезапная беспричинная тревога.
– Но Сульде же тебя убьёт. Он же бог! – изумилась Клодия.
– И опять – нет. Заклеймённое Вером желание оберегает меня. И потом на земле бог не может пребывать в божественном обличье. Он принимает вид человека. А Сульде в образе человека – человек. И с каждым поражением он становится слабее.
– Знаешь, что я тебе скажу, Элий! – Клодия разозлилась. – Мне кажется, ты зашёл куда-то не туда. Ты не можешь победить бога. Даже если этот бог слабеет, борясь с человеком.
– Любой бог слабеет, борясь с человеком, такая у богов натура. Когда небожители ввязываются в мелкую драчку с людьми, они становятся так же мелки, как и мы. Но стоит им наплевать на людей, не обращать внимания на наши выпады, на наши дерзкие обиды, и они уже недостижимы. Но Сульде – мелочный бог. Ему надо непременно опрокинуть каждого и заставить каждого встать на колени. И потому… потому… я могу победить.