Северная Пальмира
Шрифт:
Ощущение собственной никчемности так сильно давит, что я даже не пытаюсь унять слезы. Да, моя жизнь не удалась. Да, возможно, я неудачница и не родилась красоткой, но при всем при этом, я – человек. И это просто свинство относится ко мне так, как это делает Марина Сергеевна. Кто дал ей это право? Конечно, будь у меня рядом мужчина, скорее всего, всё было бы не так страшно. Я бы приходила после
Человеку нужен человек. А в одиночку всё это кажется мне просто невыносимым. Сколько бы я не храбрилась, и не говорила с презрением о «романтической чуши», всё это было лишь ширмой от того, что любовь обходила стороной мою жизнь многие годы. Сколько себя помню, я всегда была одинока. Все делала сама, никто не провожал меня до дома и не дарил цветов.
До двадцати лет я все еще загадывала любовь, как это принято, на новый год и день рождения, но потом это стало какой-то сказкой. Несбыточной сказкой. Я научилась просто не думать о том, что в моей жизни все могло быть по-другому, когда-нибудь.
Только в такие моменты, как сейчас, когда мне отчаянно не хватало хоть чьей-нибудь заботы, боль проступала с новой силой. И сидя на холодном кафельном полу фабрики елочных игрушек, я вновь мечтала о чуде. А вдруг оно все-таки случится и со мной? Что если сказки происходят не только с принцессами, но и с такими, как я: обычными, слегка полненькими девушками с круглыми коленями? Аминь.
Глава 3
Следы от слез так и не удалось скрыть ледяной водой, которой я с остервенением терла лицо. Да и к чему это? Марина Сергеевна и так стала свидетелем моей истерики. Пускай и не апогеем ее, но началом уж точно.
Шмыгая красным носом и поправляя промокший на груди свитер, я осторожно вхожу на склад.
Я бы поняла, если бы она ждала меня с палкой и словами «сейчас будем выбивать из тебя эту дурь», но картина, открывшаяся моему взору, вводит меня просто в ступор. Я даже начинаю тереть глаза, проверяя не ослепла ли я.
Кто-то выключил
– Полегчало? – спрашивает она с виноватой улыбкой.
Не узнавая ее без командного тона, и не видя хмурой складки между бровей, я не сразу понимаю, что передо мной Марина Сергеевна.
– Я боялась, что ты сразу домой уйдешь, – произносит она, избегая смотреть мне в глаза.
– Я и думала так поступить, – шепчу я, не в силах оторвать взгляд от этой метаморфозы, – но потом вспомнила, что мне очень нужны деньги.
– Видимо сильно нужны, раз ты решила вернуться в моё общество, – немного улыбается она, – проходи, садись, я нам какао заварила, ты любишь его?
Словно находясь под гипнозом, я прохожу вперед и присаживаюсь на краешек раскладного стула. Даже боюсь моргать, ожидая, что чудесным мираж может исчезнуть в любое мгновение.
– Печенья вроде не бог весть какие, но раз мы обе сегодня без ужина, то думаю, сойдут и они. Что скажешь?
По-хорошему бы, конечно, отказаться. Просто из гордости. Но пустой желудок не имеет психологических предубеждений, и я все-таки решаюсь преломить этот хлеб с недавним врагом.
Словно чувствуя мои угрызения совести за то, что не могу унять свой аппетит, Марина Сергеевна произносит:
– Ты прости, что я так о твоей фигуре отозвалась. На самом-то деле мне очень нравится, что ты не такая как все эти селедки, изматывающие себя бесконечными диетами. Знаешь, как говорят: «мужчина не волк».
– Штак гофоят обышно толстые, – уныло бормочу я с набитым ртом, – но фы-то на тафую софсем не похоши.
– Я всю молодость страдала от излишней худобы, – улыбается она, – даже не представляешь сколько меня в школе дразнили за то, что у меня ни одного изгиба не было. Это вот только после сорока удалось немного поднабрать жирка.
Конец ознакомительного фрагмента.