Северная война
Шрифт:
К тому моменту солнце уже перевалило за полдень. Наши друзья смогли отдохнуть рядом с трактом, который по-прежнему был пуст, видать, на переправе через Траве и на развалинах Любека было кому предупредить обозников об опасности. Ну, а я за это время успел обсудить сложившуюся ситуацию с Вартиславом и Вереном, и было решено, что в Верхней Саксонии нам делать больше нечего. Точнее сказать, воевать-то надо, но слишком серьезно за нас взялись, а потери нести не хочется, да и нельзя, ибо крестоносцев много, а у нас каждый боец на счету.
В итоге было
Тракт начали пересекать ближе к вечеру и все бы ничего, вышли бы к реке, в ночь ее форсировали бы в удобном для этого месте и можно было бы оставить этот день позади. Вот только германцы, которые заметили наше отступление, вцепились нам в загривок, словно клещи, сумели выйти на тракт по лесу и собрались в кучу. После чего рыцари и легкие кавалеристы, которых собралось человек триста пятьдесят, вновь рванулись на нас, и пришлось принять бой, уже не на лесной поляне, а на широкой и ровной дороге.
Всадники набрали разгон и вылетели на нас из-за поворота примерно в трехстах метрах. Про них разведка доложила в самый последний момент, когда мы переходили на правую сторону тракта. Еще бы минута-другая и враги могли нас смять, рассечь колонну напополам, а там подтянулась бы пехота и нам пришел бы каюк. Однако, к нашей общей удаче, мои дружинники с 'Карателя', 'Перкуно' и 'Святослава' были под рукой, а на тракте как раз появились повозки с наиболее ценным барахлом и припасами. По этой причине мои действия были очевидны.
– Телеги на дорогу!
– выхватывая из ножен клинок, прокричал я.
– Возницы уходят! Лошадей в лес! Отряды Саморода, Ратмировича и Твердятова к бою! Арбалетчики, внимание! Залп по команде, а не когда и кому вздумается! Приготовить копья! За добычу и харчи не цепляемся, сдержали врага и отход!
Сотники отдали команды своим экипажам, и когда до германской кавалерии оставалось метров сорок, арбалетчики дали залп. Тяжелые болты пробивали доспехи католиков, калечили и убивали людей, да ранили их лошадей, и на дороге образовалась свалка, в которой кони не ржали, а кричали от боли так, что сердце вздрагивало. Отчего? Да просто все. Животные в отличие от людей ни в чем не виноваты, и уж если кого и жалеть, то только их, подневольных трудяг войны.
– Господь взирает на нас с небес!
– раздался среди врагов громкий клич и, было, замявшиеся всадники продолжили бой.
Живая волна из закованных в броню и прикрытых кожей тел налетела на препятствие из неровно поставленных повозок и закипела жаркая схватка. Летнее солнце нагрело воздух, и в кольчуге было душно, словно находишься в отменно натопленной бане. По лицам людей градом катился пот. Мечи и копья вгрызались в тела врагов и моих воинов. Кони вставали на дыбы и не хотели лезть на препятствие. Клубы пыли поднялись над трактом и не давали дышать, но люди все равно выкрикивали боевые кличи, угрозы и проклятия.
Обе стороны бились не жалея ни себя, ни противника. Ожесточение
– Шир-х!
– надо мной просвистел вражеский клинок и, подняв голову, сквозь прорези в полумаске шлема я разглядел перед собой крупного воина на мощном вороном жеребце, в добротном доспехе и темно-синей накидке, которая была украшена несколькими крестами.
– Умри язычник!
– просипел из-под глухого шлема мой противник и вновь занес свой клинок.
Ждать пока мне раскроят череп, я не стал, а прыгнул на врага. Словно чувствуя мой прыжок, конь имперского аристократа повернулся боком и Змиулан вонзился в бедро рыцаря. Тяжесть моего тела сосредоточилась на клинке, и верный булатный клинок располосовал кольчужные чулки и кровеносные артерии на ноге противника. После чего он вскрикнул и завалился на спину, а его конь прыжком отскочил в сторону и задел меня задними копытами.
Удар! Прикрытая кольчугой грудная клетка выдержала. Однако дыхание перехватило, и сердечко будто остановилось.
– Хе-х! Хе-х!
– попытался я вобрать в себя пыльный воздух. Однако во рту был только привкус крови, а язык стал словно деревянный.
– Хе-х! Хе-х!
– новая попытка и в глазах все поплыло. Мир стал раздваиваться, и я упал на колени. Острием Змиулан воткнулся в сухой и твердый грунт, и я оперся на рукоятку. После этого попробовал подняться, вот только силы оставили меня и в этот самый миг я услышал шипение, которое напомнило мне змеиное:
– Ж-живи. Вставай-сс. Не все еще сделано-сс...
От этого неприятного голоса мне почему-то сразу стало немного легче, и грудь смогла вобрать в себя небольшую порцию воздуха. Затем был рывок, и я все-таки встал. Мутным взором оглядел поле боя и увидел, что конница германцев отступает, а наши воины уже перешли тракт и по звериным тропам уходят в лес.
'Выстояли', - подумал я и попытался отдать команду на отступление. Однако горло выдавило из себя только неразборчивый хрип, и я схватил за плечо ближайшего воина. Дружинник, который оказался десятником из экипажа Поято, посмотрел на меня, а моя левая ладонь прикоснулась к горлу и указала на спасительную чащобу. Воин взглядом зацепился за кольчугу, которая была порвана копытами рыцарского коня, кивнул, мол, понял и на время стал моим голосом.
– Отступаем! Уходим!
Окрики десятника разнеслись над трактом и, подпалив брошенные телеги, сотни двинулись вслед за нашей конницей и варягами Верена Байковича. Солнце опускалось к линии горизонта и било своими лучами нам в спину. Впереди была беспокойная и тяжелая ночь, и я, пытаясь понять, кто же со мной разговаривал, когда у меня перехватило дыхание, с трудом переставляя ноги, начал свой марш на Ратценбург.
Глава 16.