Северная война
Шрифт:
— Полки и артиллерия выступают уже через неделю, — сообщил безо всякого на то желания Егор. — Встанут временным лагерем в Псковской крепости. Мы же тронемся позже, в середине февраля, как только немного ослабнут русские морозы…
После этого разговора, полного — со стороны герцога — цветастых комплиментов и грубой лести, пришлось пригласить фон Круи в гости.
Герцог прибыл в московский дом Меньшиковых во всеоружии: разодетый — в пух и прах, напомаженный и напудренный, пахнущий изысканными европейскими духами, с подарками-безделушками для
— Смешной-то какой! — весело прошептала Егору на ухо жена. — Разряженный и напудренный — словно молоденькая и озабоченная дама, разговорчивый… Он что, молчать не умеет совсем? Саш, надо же ему тоже подарить что-нибудь в ответ, а?
— Шкуру медвежью! — легкомысленно предложил Егор. — Не пойдет? Тогда лосиные рога, разлапистые…
— Ну тебя, шутника! — крепко надулась Санька. — Надо же солидное что-нибудь, чтобы было не стыдно перед людьми… Давай подарим ему связку собольих шкурок? Хороший подарок! А, Саша?
— Дари, милая, если тебе не жалко! — легкомысленно улыбнулся Егор. — Связка отборных соболей — в обмен на герань и банку дешевого табака? Нормальный, в общем, обмен! Чисто по-русски так…
Отведав вдоволь крепких русских настоек и наливок, герцог превзошел самого себя: такого понарассказывал о своих героических подвигах и свершениях — только держись!
«Отработал герцог свои собольи шкурки, отработал! — перестав ржать, торжественно объявил внутренний голос. — Молодец! Куда там — этому Мюнхгаузену, отдыхает — мальчишка сопливый…»
Особенно фон Круи понравился Алешке Бровкину, присутствующему на этом торжественном обеде в качестве Санькиного старшего брата.
— Представляешь, герцог, а голубями увлекается! — с восторгом делился своим удивлением Алешка. — У него одна голубятня в Вене, а другая — в Варшаве. Этот фон Круи так любит голубей, что даже в Россию захватил с собой две пары. Говорит, что они особой породы, лохматые, которые и в морозы могут летать далеко… Завтра герцог собрался заехать в Преображенское, взглянуть на наших птичек. Мы же с Васей Волковым, Данилыч, тоже завели — по твоему совету — почтовых голубей…
— Ты, маркиз, раз такое дело, крепко подружись с герцогом! — неожиданно для самого себя, попросил Егор Алешку. — Подружись, присмотрись к нему: с кем общается, к кому ходит в гости, вообще…
— Чего-то опасаешься, Данилыч? — забеспокоился Бровкин.
— Да нет, ничего конкретного! — честно признался Егор. — Просто на воду дую — после того фортеля, что Яшка Брюс выкинул.
В конце второй декады февраля начали готовиться к отъезду: злые метели уже отшумели, морозы ослабли — до минус десяти — двенадцати градусов ночами, а днем и вовсе температура воздуха поднималась вплоть до нулевой отметки…
За трое суток до предстоящего отбытия в Псков царь вызвал к себе Егора и генерала Шереметьева, задумчиво поковыряв пальцем в ухе, велел:
— Борис
— Слушаюсь, государь! — незамедлительно и тщетно попытался втянуть свое объемистое брюшко Шереметьев. — Только поясни, будь так добр, что и куда конкретно — перемещать да перебрасывать?
Петр небрежно указал перстом на Егора:
— Вот он, высокоумный наш, все тебе и пояснит…
Егор достал из внутреннего кармана камзола сложенный вчетверо лист тонкой бумаги, развернул его, аккуратно разгладил на коленке, протянул генералу:
— Там, Борис Петрович, все подробно прописано! Зачти, все ли тебе понятно?
Шереметьев минут семь-восемь молча шевелил своими тонкими губами, внимательно изучая предложенный список-перечень, после чего задумчиво разгладил свои седые усы и невозмутимо доложил:
— Ясно мне все, Петр Алексеевич и Александр Данилович! Это — доставить в Псков, то — в Новгород… Часть пушек, что переместим в Новгород, требуется в самом конце весны, по реке Волхову — как пройдет ледоход — перебросить в крепость Старой Ладоги. Понятно, выполним… А разрешите старику вопрос задать один? Спасибо! Так вот, в Старую Ладогу направляются и французские картечные мортиры, и датские ломовые единороги… Для чего же осадные пушки нужны в крепости Ладожской? Не, про обычные пушки, оборонительные, оно все и понятно, но для чего датские единороги? Царь, обменявшись с Егором понимающими взглядами, охотно пояснил:
— Мы эти ломовые орудия кораблями потом доставим поближе к шведской крепости Нотебург, которую по-нашему кличут Орешком. Смекаешь, Борис Петрович? Спрашиваешь, откуда крепкие корабли возьмем, на которых можно безбоязненно плавать по бурной Ладоге? Построим, старинушка! Вон, воевода Сенька Ростов прислал радостное донесение: отписывает, что втайне от шведа они заложили на верфях городка Олонца ял двухмачтовый, а по весне другой строить начнут…
Выйдя из кабинета Петра по окончании этого совещания, Егор столкнулся с Алешкой Бровкиным. Тепло поздоровались, обменялись свежими новостями, после чего Егор спросил:
— Ну, мой любезный маркиз, как там наблюдения за нашим славным герцогом? Заметил что-нибудь подозрительное?
— Абсолютно ничего, Александр Данилович! Он, морда речистая, с иноземцами вообще не знается, только русские доверчивые уши (на немецком языке, других-то герцог и не знает!) старательно грузит — байками героическими своими… Не знаю, какой из него вояка, но товарищ он хороший и добрый! Напрасно ты на него, командир, косишься, напрасно, ей-ей…
— Может, и напрасно, — хмыкнул Егор. — Хотя то, что он совсем не общается с другими иноземцами, — само по себе — слегка подозрительно… Голубей-то своих почтовых герцог оставляет на попечение преображенских голубятников?