Северное Сияние. Том 2

Извольский Сергей

Так что, собрав в кучу все мысли и ощущения, я открыл глаза уже окончательно. Отбросив тонкую простынь, слитным движением спрыгнул с кровати. И тут же, не сдержавшись, громко выругался, а дежурившие в ногах ложа молоденькие девушки невольно отпрянули.

Это вообще кто? Две девушки не походили на горничных, а напоминали скорее покорных служанок. Даже нет, еще круче – рабынь: из одежды на обеих были лишь длинные юбки из невесомой прозрачной ткани. Еще волосы у обеих были одинаково стянуты позолоченными обручами, да на предплечьях широкие медные браслеты.

Причем присутствие «рабынь» я абсолютно не чувствовал –

никак не отслеживая ауру. Имплантов в глазах не видно, а значит это штампы; в том, что передо мной существа, созданные искусственно, сомнений не было.

Рано утром на обстановку и интерьер виллы я много не заглядывался, лишь мельком отметив неплохо воссозданный антураж Древнего Рима. Сейчас, оглядывая «рабынь», уверился в том, что антураж воссоздан весьма детально. Потому что отпрянувшие было служанки встрепенулись, и одна из них – рыженькая, обратилась ко мне на ломаной латыни. Вторая, чернокожая – напоминавшая статую из глянцево поблескивающего эбонита, только преданно и предупредительно хлопала огромными глазами. Латынь она явно – по замыслу создателей программы поведения, не знала.

Созданный уголок античности обретал черты премиальной эксклюзивности. Причем весьма тщательно проработанной – даже одна из штампованных девушек чернокожая, а вторая рыжеволосая – что в республиканском Риме также было отличительной чертой рабов, которых в Италию везли с севера Европы. Чего, кстати, даже по прошествии немалого количества времени весьма стеснялся один из римских императоров, очень не любивший свое прозвище «Меднобородый».

Свесив ноги с невероятно высокой – также по римскому обычаю, кровати, я машинально прикрылся простыней и уже внимательней оглянулся вокруг. Не заметил ни своей одежды, ни каких-либо высокотехнологичных девайсов. Даже время не посмотреть – но, по ощущениям, середина дня – заглядывающее в окно солнце довольно высоко.

Бежать в поисках ответов никуда не стал, а позволил служанкам взять процесс в свои руки. Весьма, надо сказать, умелые: меня проводили в ванную комнату – которая в этих покоях была площадью больше, чем моя квартира, оставшаяся в прошлом мире. Приняв теплую ванну, с ароматическими маслами и лепестками розовых цветов, я по услужливым указаниям-просьбам рыжеволосой рабыни расположился на каменной полке, где девушки приступили к массажу. Чуть погодя, натертый маслами и благовониями, я почувствовал себя вполне неплохо.

После массажа искусственные девушки нарядили меня в белую тунику с пурпурной полосой, подпоясали и обули в легкие сандалии, а после я получил предложение проехаться на носилках. С латинским – после занятий в гимназии, у меня лучше, чем с французским. Только благодаря латинскому я что-то по-французски и понимаю, языки схожи.

Но сейчас не был уверен, что правильно понял подкрепленное жестами предложение про носилки. Как оказалось, понял правильно – и с трудом удержался от удивленного возгласа: за дверью, вызвав ненужные ассоциации с мемами моего мира, расположились два чернокожих гиганта в набедренных повязках и с носилками. От носилок я отказался, пошел ножками. А направлялись мы теперь, по словам провожатой рыжеволосой рабыни, в термы. А термы – это надолго, почти гарантированно до вечера. А потом гарантированно пир.

«К гадалке не ходи» – согласился со мной внутренний голос с интонациями Гены Бобкова.

Перспектива

гарантированных устроителями выходных терм и пира мне не понравилась. Потому что суббота уже перевалила за середину, а дела с Марьяной с места даже и не думали сдвинуться.

С такими мыслями я прошел через галерею колоннад и увидев сами термы, на несколько мгновений застыл пораженный. Передо мной было огромное пространство многоуровневого бассейна, размером с городской квартал. Буквально залитая водой огромная площадь; причем бассейн был неглубокий, не более метра, и расчерченный на зоны рядами колоннад и длинных портиков. То тут, то там возвышались здания с водопадами, фонтанами, мраморными статуями в нишах и искусными фресками. Было даже несколько зеленых аллей, в тени которых мелькали белые туники.

На всей огромной площади многоуровневого бассейна собралось около сотни людей, что при столь ошеломляющих размерах они казались буквально горсткой. После более внимательного взгляда я заметил, что только несколько десятков человек расхаживают в туниках подобных моей. Остальные в – стилизованных под античность купальниках, или вовсе без оных. Люди сидели на бортиках опустив ноги в воду и попивая из кубков, кто-то расположился в тени портиков на скамьях полулежа. И большинство присутствующих здесь играли роли рабов и прислуги – как рыжеволосая «рабыня», что сопроводила меня сюда.

Причем провожатая уже предупредительно, но настойчиво предлагала мне пройти далее, к одной ей ведомой цели. Согласившись, я двинулся следом за ней по поднятой над водой дорожке, выложенной пористыми – чтобы не скользили ноги, покатыми камнями.

Мы с провожатой миновали несколько зданий, в которых располагались банные комнаты. Поднимаясь на возвышение, прошли по зеленой аллее среди мраморных статуй богов и богинь римского пантеона, после чего аллея привела нас к широкой лестнице. Поднявшись, я увидел большой грот, в котором за широким столом возлежало (именно возлежало, по римскому обычаю) несколько человек. К гроту рыжеволосая дева меня и вела.

На мое приближение обратили внимание, несколько даже махнули рукой, а оказавшийся здесь Валера даже что-то крикнул приветственно. Компания собралась действительно знакомая – здесь были все те, кто играл за финальным столом турнира: кроме Валеры присутствовали Леонид, Барятинский, Йохен и пепельноволосый Судзуки. И еще был фон Валленштайн. Праправнук легендарной одаренной дремал в плетеном кресле, как и Барятинский. И все присутствующие здесь были в нарядах точь-в-точь как у меня, только с одним дополнением – у каждого на голове был лавровый венок.

После возгласа Валеры дремлющий Бастиан фон Валленштайн открыл глаза и приветствовал меня жестом римского салюта. От белокурого голубоглазого арийца выглядел подобное несколько двусмысленно.

– Ave! – повторяя жест фон Валленштайна вскинул приветственно руку и Леонид.

От раздавшихся громких голосов встрепенулся от дремы и Барятинский. Он развалился в дальнем углу грота на груде подушек, и был накрыт простыней с влажными пятнами – видимо, недавно из парилки. Что-то в картине меня напрягло. Внимательней присмотревшись я понял, что белая ткань ниже пояса Барятинского равномерно поднимается и опускается. К тому же я не сразу заметил выглядывающую из-под простыни нижнюю часть аппетитной женской фигурки.