Северный полюс

Пири Роберт Э?двин

Попрощавшись с Таваной и его семейством, мы двинулись в путь, вниз по заливу. Он снимался со стоянки и нагружал свои сани, чтобы следовать за нами. Без собак, обремененный женщинами и детьми, он продвигался вперед гораздо медленнее, по сравнению с моей сворой из двенадцати великолепных собак. Я рассчитывал добраться до Красной скалы в два перехода, они же думали пробыть в пути пять или шесть дней.

Держась береговой линии, мы прошли от снежного иглу несколько миль к востоку, а затем, оставив отклоняющийся к югу берег, направились прямо через середину залива к восточному краю острова Герберта, возвышающегося далеко на западе над белой равниной, словно бастион какой-то большой красной крепости. Это был длинный и трудный переход для моих собак: снег во многих местах был достаточно

глубоким и недостаточно плотным, чтобы выдержать их; они работали хорошо, хотя нет ничего более неприятного для эскимосской собаки, чем медленное постоянное напряжение. На следующий день, после обеда мы вошли на ледяное подножие перед брошенными иглу восточного мыса острова Герберта. Мы распрягли и покормили собак, а затем приготовили и съели свой обед.

После этого Кайо влез в один из иглу и улегся там спать, мы же с миссис Пири расстелили на снегу несколько тюленьих шкур, забрались в спальные мешки и заснули на солнце. Четыре часа спустя нас нашли Татара и Кулутингва, два молодых эскимоса, отправившихся из дома Красной поохотиться на тюленей на одних из моих саней, с моим винчестером и своими собаками. Они уже подстрелили двух оленей и, погрузив их на сани, шли по хорошо укатанной дороге к мысу Кливленда. Мы вскоре последовали за ними и незадолго до полуночи, в воскресенье 22 апреля, въехали на ледяное подножие перед Красной скалой после двухсот пятидесяти миль санного путешествия и недельного отсутствия в нашем гренландском жилище.

Глава X. Начало белого пути

Каждая мелочь моего снаряжения для путешествия по «большому льду» была выбрана после тщательного изучения и испытания во время зимы.

Путешествия по «большому льду» находились в зачаточном состоянии, по сравнению с путешествиями по морскому льду, вдоль полярной береговой линии; предполагаемая мной поездка была беспримерной по пройденному без запасных складов расстоянию.

Легкость и прочность – два главных фактора, управлявших железной рукой при подготовке снаряжения, так как вместо каждой унции, сэкономленной на весе вещей и приборов, можно было взять унцию провизии; а в самом полярном путешествии понятия «фунты пищи» и «мили пути» – почти синонимы.

Относительно условий, которые могут встретиться на нашем пути, вряд ли можно было сказать что-то определенное, так как понятно, что к северу от 78° они будут иными, чем к югу от 69°.

Не было определенности и в том, какой высоты мы достигнем. Она может не превысить 6000 футов, но может быть и 15 000. Я должен был так приспособить свое снаряжение, чтобы оно могло, в случае надобности, удовлетворить всем возможным требованиям и крайностям.

Как норвежские лыжи, так и индейские снегоступы вошли в список моего снаряжения; и те, и другие имеют свои преимущества, и при разнообразных условиях ледяного покрова одинаково необходимы. Палатки я не брал.

Что касается собак, то из дома Красной скалы я отправился с двадцатью, но одна из них была уже больна смертельным «пиблокто» и пала на краю ледяного покрова. Две другие умерли на первой стоянке на ледяном покрове, а двумя днями позже вырвалась и вернулась домой четвертая. Вспомогательная партия возвратилась домой с двумя собаками, оставив меня с четырнадцатью, из которых одна была изнурена и умерла на следующем ночлеге, так что я расстался со вспомогательной партией, имея в наличии 13 собак; из них только восемь достигли бухты Независимости. На обратном пути пали еще три, и я вернулся к бухте Мак-Кормика с пятью собаками, оставшимися в живых из двадцати взятых. Из последних двенадцать были первоклассными животными, сильными и смелыми, дрессированными для езды в санях и охоты на медведя. Одежда наша была почти исключительно меховой. Легкая шерстяное нижнее белье, фланелевая рубашка, телогрейка и легкие носки были единственными продуктами цивилизации.

Запасы пищи для санного полярного путешествия

должны удовлетворять важному требованию: иметь минимум веса и объема для данного количества питательного вещества.

Пеммикан [38] составил основу нашего пайка. За ним, в порядке убывания по значимости, следуют: чай, сгущенное молоко, бисквиты, концентрированный гороховый суп. Были взяты также на пробу небольшие количества других продуктов: искусственный пеммикан, приготовленный, главным образом, из мясной муки, шоколадные пластинки, состоящие из равных частей мясной муки, шоколада и сахара, и продукты «Москера».

38

Пеммикан – это концентрированная мясная пища, состоящая из нежирного высушенного и мелко смолотого мяса, смешанного с бычьим жиром и небольшим количеством сахара и коринки.

Рацион собак состоял из пеммикана, мяса павших по дороге собак и мяса мускусного быка, убитого нами у бухты Независимости.

У нас были следующие приборы: небольшой теодолит, карманный секстант, искусственный горизонт, три карманных хронометра, анероиды, компасы, одометры [39] и термометры.

Фотографические принадлежности состояли из двух «кодаков № 4» и двух катушек пленок, по 100 негативов в каждой.

Моя аптечка была очень скромна, но вполне достаточна. Из лекарств иногда требовались только пилюли опия для глаз.

39

До нашей экспедиции одометры никогда не использовались в полярной работе. Мысль воспользоваться ими пришла мне во время разведки 1886 г. Зимой у Красной скалы мы с Аструпом сделали по моим чертежам два или три легких и крепких колеса. Во время путешествия по ледяному покрову одно из этих колес было прикреплено сзади саней. Оно работало хорошо и оказалось очень полезным.

Из огнестрельного оружия у меня были два винчестера, карабин и ящик патронов.

По большей части дневной распорядок нашего путешествия выглядел следующим образом: утром подготавливались сани, в них запрягались собаки, мы привязывали лыжи, и, как только все было готово, я выходил вперед с небольшим шелковым флагом в руке, сделанным моей женой, и показывал путь, Аструп же шел рядом с санями, заставляя работать абсолютно всех собак. В случае каких-либо неприятностей или затруднений с собаками я приходил Аструпу на помощь.

После снега и во время подъема на ледяной покров от бухт Мак-Кормика и Независимости, мы впрягались в сани и помогали собакам. Я прикреплял к плечам длинную веревку из моржовой кожи, идущую от передка саней поверх собак, и помогал тащить сани, идя впереди упряжки. Аструп тащил сани короткой веревкой, привязанной к их боковине, и одновременно следил за собаками. Мы помогали таким образом собакам не более десяти дней за все время нашего путешествия. Останавливаясь для отдыха, мы отвязывали от саней упряжь и прикрепляли ее к альпенштоку, глубоко вогнанному в снег на таком расстоянии, чтобы собаки не могли достать ни нас, ни саней.

Забота о собаках – отвязывание их от саней на ночь, привязывание к кольям, ежедневное кормление во время остановок и привязывание к саням утром – лежала исключительно на мне. В пути же, до остановки на ночлег, собаки были на попечении Аструпа. Временами, чтобы разнообразить утомительную монотонность, мы менялись ролями, и каждый из нас, по очереди, то шел впереди каравана, то погонял собак. Яму в снегу, или, как мы ее называли, «кухню», устраивал всегда Аструп. Обязанности повара мы несли по очереди, и на исполнение их уходило почти все время в лагере. Исполняющий обязанности повара спал в кухне и должен был всегда быть готовым ловить отвязавшуюся собаку; другой же отдыхал под прикрытием саней, с подветренной их стороны. Мы редко пользовались нашими спальными мешками и в конце третьей недели вообще перестали их доставать.