Северный полюс
Шрифт:
Глава 25
ЭСКИМОСЫ ТЕРЯЮТ САМООБЛАДАНИЕ
Продолжительная задержка, явившись тяжким испытанием для всех членов экспедиции, деморализовала некоторых эскимосов. К концу периода выжидания я стал замечать у них признаки беспокойства. Они собирались группками по-двое, по-трое и о чем-то тихо говорили между собой. Наконец двое старших из них, Пудлуна и Паникпа, которые работали со мной много лет и на которых я полагался, пришли ко мне и заявили, что они больны. Я обладал достаточным опытом, чтобы отличить больного эскимоса от здорового, и отговорки эскимосов меня не убедили. Однако я сказал, чтобы они ради бога поскорее возвращались
С течением времени и другие эскимосы стали являться ко мне с жалобами на то или иное мнимое недомогание. Двое из них, находясь в иглу, на время потеряли сознание от алкогольных паров и до смерти напугали остальных эскимосов, так что я просто не знал, что с ними делать. Вот пример того, что руководитель полярной экспедиции иной раз вынужден единоборствовать не только со стихией льда и погоды.
На девятый или десятый день, отчаянно рискуя, мы, вероятно, могли бы пересечь полынью по молодому льду, но в моей памяти слишком живо было воспоминание о 1906 годе, когда мы чуть было не погибли, пересекая "Великую полынью" по находящемуся в волнообразном движении льду; к тому же Марвин должен был находиться где-то близко от нас, а потому я выждал еще два дня, чтобы дать ему возможность соединиться с нами.
Все это время Макмиллан оказывал мне неоценимую помощь. Видя беспокойство эскимосов, он, без малейшего намека с моей стороны, всецело посвятил себя тому, чтобы занять и заинтересовать их играми и всевозможными спортивными "фокусами". Это был один из тех случаев, когда человеку представляется возможность молча показать, из какого теста он слеплен.
Вечером 10 марта полынья почти закрылась, и я распорядился наутро готовиться к выходу. Задержка стала невыносимой, и я решил рискнуть, в надежде что Марвин с керосином и спиртом догонит нас.
Разумеется, у меня была и другая возможность - вернуться назад и выяснить, в чем дело. Однако я отверг эту мысль. Мне не улыбалась перспектива пройти лишние девяносто миль, не говоря уже о психологических последствиях такого шага для членов экспедиции.
Я не боялся за участь людей. Я был уверен, что Боруп достиг суши без задержки, а у Марвина, если его остановила на время прибрежная полынья, был с собой груз, который сбросил с поврежденных саней Кудлукту, и в грузе этом были все необходимые припасы. Однако мне не верилось, чтобы прибрежная полынья так долго оставалась открытой.
Утро 11-го выдалось ясное и спокойное. Температура была минус 40° [-40°С]. Это означало, что вся открытая вода затянулась льдом. Мы рано вышли в путь. В иглу я оставил записку для Марвина следующего содержания:
4-й лагерь, 11 марта 1909 года.
Ждали здесь 6 дней. Больше ждать не можем. У нас не хватает топлива. Продвигайтесь как можно скорее и догоните нас. Буду оставлять записку на каждой стоянке. Когда приблизитесь к нам, вышлите вперед легкие сани с запиской, чтобы они нас нагнали.
Через 3-5 переходов намереваюсь отослать обратно доктора Гудсела с эскимосами. Он должен встретиться с вами и сообщить, где мы находимся.
Пересекаем полынью по курсу ост-зюйд-ост.
Боковых подвижек льда не было в течение 7 дней. Полынья только открылась и закрылась. Не останавливайтесь здесь лагерем. Перейдите полынью. Давайте
Совершенно необходимо, чтобы вы догнали нас с топливом.
Выхожу отсюда в 9 часов утра в четверг 11 марта.
Пири
P. S. На тот случай, если вы прибудете слишком поздно и не сможете догнать нас, попросил капитана забрать из ваших мешков общий материал.
Мы благополучно перебрались через полынью и прошли за день не менее двенадцати миль. В этот переход мы пересекли еще семь полыней от полумили до мили шириной; каждая была затянута молодым льдом, по которому едва-едва можно было пройти. Все отряды, включая отряд Бартлетта, шли вместе.
В этот переход мы пересекли 84-ю параллель. Всю ночь под действием прилива лед сплачивался вокруг лагеря. Не прекращающийся скрежет, стоны и треск льда слышались всю ночь напролет. Однако я спал спокойно: наши иглу стояли на тяжелом ледяном поле, которое едва ли могло взломаться.
Утро снова выдалось ясное, но температура понизилась до -45° [-43°С]. Мы снова проделали не меньше 12 морских миль, причем в первую половину пути преодолели много трещин и узких разводьев, а вторую шли по сплошным полям старого льда. Я был уверен, что пояс многочисленных разводьев, который мы прошли за последние два перехода, это и есть "Великая полынья" и что теперь мы благополучно миновали ее. Я надеялся, что Марвин и Боруп со столь необходимым нам запасом топлива пересекут "Великую полынью" прежде, чем снова поднимется ветер; достаточно было шести часов крепкого ветра, чтобы подвижки льда начисто стерли наш след, и искать нас тогда в обширной снежной пустыне было бы все равно что искать иголку в стоге сена, как говорится в пословице.
В следующий переход, 13 марта, было холодно. Когда мы вышли в путь, термометр показывал -53° [-47°С]; ночью минимум температуры была -55° [-48°С]. С наступлением новых сумерек температура понизилась до -59° [-50,6°С]. В полдень, когда ярко светило солнце и не было ветра, мы не страдали от холода в нашей меховой одежде. Коньяк, разумеется, замерз, керосин стал белым и вязким, бегущих собак застилало облако пара от их дыхания.
В этот переход я шел впереди своего отряда и всякий раз, оглядываясь назад, не видел ни людей, ни собак, а только стелющуюся прядь тумана, сверкавшую серебрим в горизонтальных лучах солнца, светившего с юга, туман этот и был паром от дыхания людей и собак.
Дорога в этот переход была довольно хорошая, хотя первые пять миль пришлось идти зигзагами через пояс очень торосистого льда. Прошли мы не менее 12 миль и стали лагерем на большой старой льдине под прикрытием огромного заснеженного тороса.
Только мы кончили строить иглу, как один из эскимосов, взобравшийся на торос, взволнованно крикнул:
– Клинг-мик-суэ! (Собаки идут!)
В мгновение ока я оказался с ним рядом. Взглянув на юг, я увидел вдали серебристо-белую прядь тумана на нашем пути. Это были, несомненно, собаки. Немного погодя к нам на легких санях, запряженных восемью собаками, стремительно подкатил Сиглу из отряда Борупа. Он привез радостную весть записку от Марвина, в которой сообщалось, что он, Марвин, вместе с Борупом и людьми переночевали прошлую ночь во втором лагере от нас, следующую переночуют в первом лагере от нас и на следующий день соединятся с нами. Арьергардный отряд с драгоценным грузом керосина и спирта все-таки пересек "Великую полынью"!