Северный свет
Шрифт:
Было около трех часов, когда Генри уладил дело и, поскольку такси поблизости не оказалось, чуть не бегом помчался на вокзал, чтобы успеть на экспресс, отходивший в три десять. Поезд уже тронулся, Генри на ходу вскочил в вагон и, с трудом переводя дух, тяжело опустился на сиденье в уголке одного из купе.
Он страшно устал от всех этих бесконечных унижений, но зато сделал все что нужно. Он снял шляпу, вытер пот со лба и попытался успокоиться. Несколько минут он чувствовал себя прилично, потом началось что-то неладное. Он перестал задыхаться, но неожиданно появилось сильное головокружение, а в
Кое-как он добрался до Хедлстона, а там, выйдя из вагона на свежий воздух, почувствовал себя лучше. Он взял такси и поехал в редакцию. Надо сообщить, что с бумагой все в порядке. И потом, решил он, стоит проглотить две-три пилюли — и ему сразу станет лучше. Осторожно поднявшись по ступенькам подъезда, он вошел в здание и открыл дверь в свой кабинет. Там сидела мисс Моффат и растерянно перебирала что-то на столе.
— Попросите мистера Мейтлэнда зайти ко мне. — Поскольку мисс Моффат не двинулась с места, он добавил: — Я уладил вопрос с бумагой.
Она медленно повернулась к нему, и на лице ее было такое странное выражение, что он разом осекся.
— Могли бы не утруждать себя.
— Что это значит?
— Если бы вы утром просмотрели всю почту, вы бы увидели вот это. — Она с мрачным, осуждающим видом подошла к его столу, протянула ему письмо и, не дождавшись, пока он прочтет его, продолжала своим бесстрастным, уничтожающим тоном: — Они купили типографию и добились того, что ее опечатали. Мы не сможем работать в ней по крайней мере три месяца: свет, вода, электричество — все отключено. У дверей стоит полицейский. Это конец.
Потребовалось немало времени, чтобы новость дошла до затуманенного усталостью сознания Генри. А когда он наконец понял, снова началось головокружение. Все вещи в комнате по-прежнему стояли на своих местах, только он как-то странно закружился и рухнул в бездну, точно волчок, который крутился, крутился и наконец упал.
Глава XIII
Когда Пейдж пришел в себя, он обнаружил, что лежит на полу, воротничок у него расстегнут и, по каким-то непонятным соображениям, известным только ей одной, мисс Моффат приложила ему ко лбу мокрую тряпку. Оба окна распахнуты, а подле него, опустившись на колено, стоит Мейтлэнд и обмахивает его «Северным светом».
— Ну, вот вы и пришли в себя, — сказал Малкольм. — Только не волнуйтесь.
— О господи, — прошептал Генри. — Надо же быть таким идиотом!
Он злился на себя за свою слабость, и это чувство лишь усилилось, когда он узнал, что мисс Моффат вызвала по телефону доктора Барда.
— Не надо было этого делать, — сказал
Мисс Моффат хотела было возразить, но только сурово поджала губы.
Доктор появился в тот момент, когда Генри с помощью Мейтлэнда перебирался в кресло.
Бард бесшумно вошел в кабинет, кивнул Мейтлэнду и мисс Моффат и, молча пододвинув стул, взял Генри за руку. Считая пульс, он глядел на Пейджа с такой поистине академической отрешенностью, что казался похожим скорее на профессора высшей математики, чем на врача.
— Это все жара виновата, — заметил Генри, смущенный молчанием доктора.
— Да, сегодня довольно жарко.
— Я был в Манчестере, немножко переутомился… только и всего. — Он не мог заставить себя открыть Барду причину своего обморока.
— Да, конечно.
Бард продолжал считать пульс, лишь время от времени поглядывая на Мейтлэнда, который с озабоченным видом стоял в стороне.
— Я отвезу тебя домой, — сказал он наконец. — А по дороге заедем ко мне.
В машине Генри молчал, весь уйдя в свои мысли. Непродолжительный обморок несколько притупил остроту неожиданного и страшного удара, нанесенного ему «Хроникой». Сейчас его мозг работал ясно и четко, и Генри уже знал, что надо делать. Испытания, которые он перенес в последние месяцы, ожесточили Пейджа, закалили его мягкий характер, сделали непреклонным. Он принял решение, и кровь застучала у него в висках от усилий, которых ему это стоило.
Привезя Пейджа к себе в кабинет, Бард заставил его лечь на кушетку. Хотя Бард не любил укладывать больных в постель и не суетился возле них с тревожным видом, как это делают модные врачи, однако у него была лучшая практика в Хедлстоне и он старательно придерживался новейших методов лечения. Он измерил Пейджу давление и, пока тот лежал, то и дело поглядывая на часы и с трудом удерживаясь, чтобы не вскочить, подкатил к кушетке электрическую аппаратуру на колесиках с вертикально установленным записывающим механизмом.
— Нельзя ли сегодня без этого? — заметил Генри. — Прослушай меня и отпусти.
— Я все-таки попросил бы не перечить мне, хотя бы во имя нашей старой дружбы.
Генри пришлось подчиниться, и, приложив несколько маленьких металлических дисков к его груди и левому запястью, Бард включил аппарат, с которым эти диски были соединены. Затем, вынув из аппарата ленту с нанесенными на нее ломаными линиями, доктор подошел к окну и долго ее рассматривал.
— Генри, — сказал он, возвращаясь к Пейджу и присаживаясь на край кушетки, — ты помнишь, что я говорил тебе, когда ты дежурил во время воздушных налетов?
— Да… помню.
— Тогда ты не хотел меня слушать. А теперь придется. Я требую, чтобы ты немедленно перестал работать и уехал отдыхать по крайней мере месяца на полтора.
— Может быть, но только попозже.
— Я настаиваю на этом.
— Я очень ценю все, что ты для меня делаешь, Эд, но сейчас просто не могу.
Последовала пауза, затем Бард серьезно сказал:
— Выслушай меня, Генри. Твое сердце требует особого внимания. Если ты будешь следить за ним, ты, наверно, переживешь меня. Если же нет… — Он сделал легкий, но весьма выразительный жест.