Sex Around The Clock. Секс вокруг часов
Шрифт:
Было. Было. Было. Если остальное отбросить – ничего кроме не было. До вот этой минуты. Еще усилие – и он будет впаян в янтарь этой минуты навечно, он там. Он ведь не выдумал! А?
Конечно, ничего этого не было, и только поэтому было.
А то, что было – секс вокруг часов. То есть будто бы было. Sei.
«Страдания молодого Вертера».
«Мучения доктора Вернера». Из-за Печорина. Через «о». Был и через «е».
Вернуть молодость и любовь можно, если сварить растолченую высохшую шкуру дохлой кошки в котле вместе с
Кстати, Вертер потому и был написан, что личность не может, не имеет права на любовь и любимое тело, потому что это тело – тоже личность, которая свободна, а если есть и третья личность, то свобода оборачивается смертью. Поденщик, влюбленный в богатую вдову, убивает соперника, который претендует на то же тело с его богатством, он более достоин, ибо он – не батрак, а собственник. Частная собственность – часть общей свободы, присвоенная себе в собственность. Это – параллельный сюжет того же Вертера.
Все проблемы снимает община. Комуна. Коммуна. «Комунистический рай» обязан бороться за чистоту. Не он ли маячит впереди? Иначе – вот, фрау, которая получила свое индивидуальное удовольствие, пользуясь свободой. Грязноватое, с точки зрения так и не избавившегося от прежитков комунистического воспитания перебежчика.
Впрочем, он бежит, кажется, обратно.
Женщина пылко пожимает мне руку. Приходит в себя и благодарит пожатием. Она чувствует влагу на моей руке, поэтому не сразу выпускает мои пальцы. Прониклась. Я откликаюсь, слегка пожимаю грудь и складку живота.
Мне невыносимо стыдно. Оргазм всегда кончается стыдом. Или счастьем умирания. Менсон и компания – выстрел в миг оргазма. Шумный процесс, пострадала жена Полански, беременная Шерон Тейт. Роман Полански снял перед тем «Ребенка Розмари». Там женщина зачала от Сатаны. «Порочное зачатие». Наказание? Эти газеты он читал уже «здесь». И фильм видел на польском почему-то… Не помню, почему. Пережить такое. Но свободу иначе не получишь, только за такой вот взнос: проткнули ножом беременную небесно-красивую Тейт и на холодильнике написали кровью бранные слова.
Неужели человечество не понимает, что вся мерзость мира идет от усилий человека заглушить «первородный» грех, который для человека – просто первый грех, детский грех. А заглушить его можно… только еще большим, еще более мерзким и беспощадным грехом! По сравнению с которым унизительное пыхтение малолетнего онаниста покажется семечками! Например, разбомбить Дрезден или узаконить гомосексуальный брак. Какие тогда разговоры о Холокос-те? Снимай «Ночного портье» и говори о декомпенсации через «Садо-Мазо», пиши «Палача», пиши «Жизнь с идиотом», чтобы музыку написал к этому тексту полуеврей, полунемец. Что проще – признать глубокомысленно все вместе как артефакт, или покаяться? И не делится ли человечество теперь на две группы: тех, кто глушит в себе потребность все-таки раскаяться, и тех, кто сладко подозревает в себе жертву, перед которой остальные обязаны каяться? Вот где собака зарыта: в намеке на возможнотсть сосуществования палача и жертвы как партнеров по садомазохистскому соитию. Осталось заключать и такие браки. Сковывать цепями в соборе, гнать от алтаря кнутом. Пары одеты в латекс вместо белых плоеных кружев и фрачных пластронов с хризантемой и флер д'оранжем.
Короткий сон перед самой посадкой. Надо привести себя
«Vertrag». Договор на недвижимость. Стоимостью… Батюшки-святы! Он – владелец замка! К договору приложена доверенность на предъявителя на ведение всех юридических дел, включая… договора. И карточка. Банковская карточка. Интересно, соседка хватилась? Он вынимает бумаги, кроме какой-то лабуды с условиями, рекламой, без печатей и цветных подписей. Бумаги – в трусы, лабуду – в папку. «Папку – в попку!» Смеется. «Внаглую подложу! Суну обратно! Карточку она пусть сама аннулирует по телефону через свой банк!» Легко, словно опять обошлось не без ЛСД.
«Она», Долгожданная и Единственная, выглядывает из высокого окна замка, он по запущенной винтовой лестнице спешит к ней. Порыв ветра сотрясает эстакаду, башню, землю. Башня начинает рушиться, по-голливудски кривляясь.
– Пристегнитесь, садимся, – стюардесса натянуто улыбается. – Москва.
Женщина рядом судорожно собирается. Не стесняясь поднимает толстую юбку, подтягивает доспехи, не спросясь и дежурно буркнув что-то по-немецки, он помогает ей застегнуть замок молнии и в это время без церемоний сует папку на место. Молния – молниеносно. Помогает оправить юбку. Немцы рядом одобрительно соглашаются взглядами за ухаживаниями партнера за леди. К счастью, в салоне полутемно…
Самолет трясет, как телегу на булыжнике. Рядом так же спотыкаясь бежит вереница световых пятен – иллюминаторов с профилями пассажиров. Крыло в железных щетинках громоотводов пытается взмахнуть раз за разом, но поспешный бег чудища в реве реверса не дает ни оторваться, ни сделать взмах. Гул становится истерическим, доходит до турбинного визга, и сразу становится почти тихо. Проникают сквозь обшивку «земные» постукивания, пощелкивания, вздох облегчения ста грудных клеток, что-то покатилось по полу, лязгнуло о кресло – банка из-под колы – замерла, бег стал слоновым, лошадиным, просто топотом. Пилы завизжали последним визгом, самолет встал, отряхтваясь, как пес после купания. Банка убежала к выходу первой.
Сели прямо в грозовой фронт. Сели чудом. Пилоты прошли возбужденной гурьбой. Один бросил: «Все в рубашке родились!» «Я лично в мокрой рубашке!» – отозвался второй. Пассажиры виновато подняли лица. Боже, какие чужие никчемные лица! И среди них мне придется коротать время до… «Ты же хотел остаться навсегда?»
И чего мы не разбились? Я бы тогда долез до верхнего окошка светелки в замке, где прохладные пальцы сжали старую ржавчину.
Аэровокзал Шереметьево-2, конечно, подновили. Там-сям плоские справочные экраны, современные табло с зелеными штришками невылетов. Гугнит абсолютно неразборчивый голос в динамиках. Но впечатление, что я никуда не уезжал, и все осталось по-прежнему, остается и, наконец, побеждает.
Российский караван-сарай с узбекской семьей, прочно, навсегда заснувшей на полу среди мешков и баулов. Двое рядовых в парадной форме спят с открытыми ртами, положив головы на погоны друг-друга. Чей-то ребенок со стеклянными глазами сползает на животе с кресла, как грязный снег с крыши…
Атакуют дикие шоферы, предлагают дикие цены. Неразбериха, растерянные глаза иностранцев, которые по-прежнему выглядят иначе, чем автохонты.
Его встретят или нет? Услуги заказанного такси простираются так далеко? Или опека отеля? Она предусмотрена? Да, впереди еще таможенный и паспортный конроль!