Сейчас и на земле

Томпсон Джим

– Я знаю, Джимми, что я злая, нехорошая и приставучая, но иногда я ничего не могу с собой поделать. Но я изменюсь, обязательно изменюсь, поверь...

Вот так и прошел этот вечер: не совсем спокойно, но все кончилось миром.

Все воскресенье прошло под знаком перемирия. Утром в понедельник я даже чувствовал себя неплохо. Мама приготовила завтрак, и я перекусил.

– Ты еще не передумал насчет машинки? – спрашивает она.

– С какой стати? Тащи, и я буду колотить так, что дым пойдет.

* * *

Гросс

догнал меня на новеньком «форде» сразу же, как я перешел Пасифик.

– Видишь, то в самом деле была не моя машина, – говорит. – А вот это моя, вернее, моей жены. Ей ее старики купили.

– Роскошная тачка, – говорю.

– Мерси. Мне уже все уши прожужжали на сей счет. Меня так и подмывает сказать им, чтоб они взяли ее и раздолбали.

– Родственники – это здорово.

– Кому как, только не мне. Иногда прямо не знаю, куда деться. Я думал, что, если б научился канцелярской работе, мог бы найти какую-нибудь приличную гражданскую работенку. Такую, знаешь, прилично-преприличную и чтоб деньги хорошие платили.

Я слушал и не возражал. Лучше пусть говорит о себе, чем начнет лезть в мои дела. Когда он кончил колледж, рассказывал Гросс, он два года играл в профессиональном футболе; потом стал терять скорость, его списали, и он пошел в армию. А из армии его списали из-за того, что у него колено было повреждено... Он получает от правительства ежемесячно компенсацию в семь долларов. Из армии он перешел на работу на авиазаводе. Сам он не говорил, но из его слов было ясно, что ни на какую работу, кроме физической, он не был годен. На завод мы вошли вместе. Мун сидел за столом и изучал учетные книги.

– Я смотрю, ты все еще это не исправил, Гросс, – сказал он тоном, не предвещающим ничего хорошего.

– Я продвигаюсь, – возразил Гросс. – Тут можно голову свернуть. Ты же знаешь сам, Мун. Здесь такой кавардак, что иногда невозможно понять, что поступило, а что ушло.

– Дилли, – говорит Мун, – Как ты думаешь, ты бы с этими чертовыми книгами справился?

– А что, – начал было я, – что я...

– Думаю, справишься, – перебивает меня Мун. – Гросс, объясни Дилли что да как, а как кончишь, отправляйся стирать пыль со стеллажей.

Глава 8

Зимой, выходя из почтамта Оклахома-Сити, я столкнулся с Майком Стоуном. Я сказал ему, что только что с призывного пункта, хотел завербоваться в армию. В этот день Майка отпустили под залог в пятьдесят тысяч долларов; ему предъявили обвинение в организации незаконного профсоюза, так что у него своих проблем было по горло. Однако он остановился и стал расспрашивать меня о моих неприятностях.

– Не знаю, поможет ли тебе перемена места, Дилл, – говорит он, – но, если хочешь куда-нибудь перебраться, как насчет Западного побережья? Наш адвокат взял у своего брата из Сан-Диего, где был в отпуске, машину, и ему надо перегнать ее туда. Если хочешь воспользоваться ею, можешь это сделать; к тому же не будет стоить ни копейки.

Это было соблазнительно. Если бы я добрался туда и сказал,

что на мели, чем черт не шутит, смотришь, фонд продлил бы мне стипендию. А то можно было бы попытаться завязать связи с какой-нибудь студией в Голливуде. Я пошел домой.

– Ну как, – спрашивает Роберта, – где ж твоя форма? Я думала, ты уже на пути к Форт-Силлу. Уж не дали ли они тебе от ворот поворот, потому что у тебя жена и дети, а?

– Джимми, наверное, испугался, что его заставят спать на земле, – подключилась мама. – В жизни не видывала такого ребенка: он все время боялся, что на него заберется муравей или червяк.

– Надо тебе вступить в Иностранный легион, – говорит Фрэнки. – У тебя была бы масса материала для рассказов.

– Соберите мои вещи. Я еду в Калифорнию, – говорю я им.

– Вот так так, – говорит Роберта. – Вечно у тебя семь пятниц на неделе.

– У меня будет машина. Адвокат Майка Стоуна дает мне свою.

Роберта так и взвилась. Стало быть, я опять связался с этими вонючими красными. Ну что ж, пусть в таком случае меня заметут вместе с остальными, и поделом.

– Джимми, как ты можешь связываться с ними? – вступила мама. – Мало нам было из-за них неприятностей?

– А мне Майк всегда нравился, – говорит Фрэнки. – Что вы тут городите? Я бы, пожалуй, тоже поехала. Осточертело торчать в кассе за пятнадцать баксов в неделю и рисковать своей задницей из-за недостач, в которых я не виновата.

– Нет, уж лучше я один поеду, – говорю я. – Как только найду место, где приткнуться, и присмотрюсь что да как, пошлю за вами. Роберта, когда получишь мой чек, отправь мне сорок баксов, остальное оставь себе.

– Приткнешься, жди. За решеткой будет твое место, вот где, – говорит Роберта. – Я предупреждаю тебя, Джеймс Диллон, если ты действительно вбил себе в голову такое...

– Да брось ты, Роберта, – говорит мама. – Может, все и хорошо будет. Лично меня здесь ничего не держит, да и Фрэнки надо бы отвязаться от своего Чика. Ума не приложу, как она его терпит, вечно слоняется здесь да сопли распускает.

– Оставь Чика, мама, – возражает Роберта. – Он просто никак в толк не возьмет, как к вам относиться. А дуется он оттого, что работа ему не по вкусу.

– Ну уж нет, – говорит мама. – Если он тоже поедет, я с места не сдвинусь. Он не может устроиться как следует, потому что всем тошно от него. Тыкается всюду, как слюнявый телок.

– Еду я один, – говорю я им.

– Не будь такой свиньей, Джимми, – запротестовала Фрэнки.

– Ты что ж, хочешь нас бросить на произвол судьбы, чтоб мы торчали здесь, а ты там? – вопрошает ма.

– Я вот только думаю, что мне надеть? – спрашивает Роберта. – Зеленый костюм, наверное, подойдет.

– А теперь послушайте меня, – заявляю я. – Не можете же вы вот так сорваться и уехать. Это безумие!

– Конечно, раз ты нас не берешь, – говорит ма.

– Так всю жизнь он пытается удрать от меня, – говорит Роберта. – С первого дня женитьбы. Только что у него получится.