Сезон долгов
Шрифт:
– Митя, что ты такое говоришь? Куда ехать, зачем? На поезде? Ты что, с ума сошел?
– Я тверд в уме как никогда. Прости, но, боюсь, надо настраиваться на худшее. В ста верстах отсюда на полотне железной дороги найден труп молодой женщины. Тебе предписано явиться на опознание. Собирайся, нужно поторопиться.
Феликс вскочил с дивана, на котором валялся с книгой, и стал натягивать на себя одежду. Пальцы его так сильно дрожали, что он не мог самостоятельно справиться с пуговицами и пришлось обратиться к помощи лакея, чего в обычные дни Феликс совсем не любил...
Рахманов
– Феликс, куда ты? Вернись, я тебя умоляю! Ты же обещал мне! Дмитрий, куда вы его увозите? Он же провел всю ночь в холодном погребе, это чревато воспалением легких. Феликс, ты обещал мне отлежаться и принять меры против простуды! Не веди себя, как ребенок! Дмитрий Степанович, Митя, остановите его, умоляю! Уж от вас я не ожидала подобного легкомыслия.
– Когда ты, наконец, расскажешь матери обо всем? – тихо спросил Колычев.
– Только не сейчас, ради Бога, Митя, не сейчас! Ты же понимаешь...
Крикнув матери несколько успокоительных слов, Феликс уселся в экипаж.
Глава 7
Увы, подтвердилось самое худшее – убитая женщина и вправду оказалась женой Феликса, Верой Рахмановой. Ее мертвые, искаженные смертью черты все еще сохраняли, несмотря ни на что, следы яркой, молодой красоты.
Дмитрию, у которого вроде бы за годы службы судебным следователем должна была образоваться стойкая привычка к виду мертвых тел, и то стало нехорошо и тягостно на душе. А Феликс совершенно раскис.
Пассажирских поездов в обратную сторону до утра не было. Можно было дождаться петербургского поезда, который проходил эти места на рассвете, но Феликс настаивал на немедленном возвращении домой, пусть даже и на дрезине. Одна из паровозных бригад сжалилась над овдовевшим князем и подвезла их до нужной станции на товарняке.
Всю обратную дорогу Феликс рыдал, невнятно твердя о наказании Господнем за его грехи, а уже под утро, на подъезде к Сухому Куту, обратился к Колычеву с неожиданной просьбой – на всякий случай подтвердить его алиби.
– Митя, я уверен, что меня никто не заподозрит в убийстве, я ведь так любил Веру... Но все же, как юрист, я понимаю, что до конца быть спокойным нельзя. Ты не мог бы сказать следователю, когда тот станет тебя расспрашивать, что тебе твердо известно – я был всю ночь и все утро в усадьбе. Тем более – это чистая правда, я никуда дальше усадебного парка и винного погреба не уходил.
– Феликс, я не имею привычки лгать. Мне это известно только с твоих слов. Все утро я терялся в догадках, где ты можешь быть, даже ездил в город и разыскал там Заплатина, чтобы узнать, не на его ли вечеринке ты так загулял.
– Проклятье! Митя! Ты привлек внимание людей к тому, что я – неизвестно где... А я был все это время в усадьбе. Послушай, ты ведь сам не думаешь, что я ночью отправился на станцию, сел во встречный состав, перебрался где-нибудь на узловой станции в поезд Веры и, придушив ее, выкинул из вагона? Скажи, ты в это не веришь? Это все так дико звучит!
– Не так уж и дико! Ну-ну,
– Ты говоришь, как судейский сухарь! Дело не в том, зажила ли у меня рана, а в том, что я никогда не смогу поднять руку на женщину. Что за дикость – предполагать, что я не убил Веру только из-за собственной царапины!
– Прости, служба в суде, вероятно, и вправду наложила отпечаток на строй моих мыслей. Так вот, что касается меня – я не верю, что ты – убийца. Но судебный следователь, которому поручат это дело, наверняка услышит от кого-нибудь о непонятной ситуации в твоем доме: мать два года не знает о свадьбе собственного сына, с которым живет под одной крышей. И твое патологическое стремление скрывать правду может насторожить следователя, ведь обычному человеку трудно уразуметь нечто подобное. «А вдруг, – скажет он себе, – этот князек, запутавшийся в домашних проблемах, предпочел убить жену, чтобы правда о венчании так и не вылезла наружу?»
Дмитрий нарочно добавил последнюю безжалостную фразу, чтобы заставить наконец Феликса задуматься о серьезности положения. Рахманов буквально взвыл:
– Черт, что ты говоришь, Митя? Не рви душу! Мне такое и в голову не пришло! А ведь это, и вправду, вполне логичный вывод! Неужели я окажусь главным подозреваемым?
– Ну, пока судить об этом рано. Мы еще не знаем никаких обстоятельств дела. В предварительном порядке можно предложить такие гипотезы: во-первых, это могло быть заурядное вагонное ограбление, отягченное убийством...
– Ограбление? Митя, боюсь, у Веры с собой было не так уж много денег или дорогих вещей... Я, конечно, помогал ей и она ни в чем не нуждалась, но прельстить вора дорогими брильянтами или туго набитым портмоне Вера вряд ли могла.
– Мы с тобой не знаем, что именно могло показаться вору соблазнительным, лихие люди порой убивают свои жертвы за малое. Ладно, второй вариант – знакомство со случайным дорожным попутчиком, приведшее к трагедии. Случается, что добродушный с виду человек оказывается психопатом, склонным к убийству... Потом, нельзя исключать, что у молодой женщины, брошенной мужем...
– Не говори так!
– Почему, это ведь правда. У женщины, брошенной мужем, в Петербурге могла появиться какая-нибудь привязанность. Молодая красавица тоскует в одиночестве, а муж жить с ней не хочет и даже скрывает ото всех свой брак. В таких обстоятельствах утешитель не замедлит явиться. Допустим, он безумно ревновал и, узнав, что Вера уезжает к мужу, отправился следом... Кстати, на роль ревнивца мог бы подойти и Заплатин – но у него-то как раз неоспоримое алиби: принимал гостей в собственном доме, а после ухода компании разделил постель с некоей дамой. Когда я ворвался к нему, застал их вместе и было чертовски неудобно. Так что целая куча народу может поминутно рассказать, чем он занимался ночью и под утро...