Сезон дождей и розовая ванна
Шрифт:
— Нет никаких признаков, что Мияяма собирается выдвигать свою кандидатуру на пост мэра, — говорил Гэнзо, да так веско, что нельзя было усомниться в достоверности собранных им сведений. — А слухи… Слухи, значит, ходят такие: Мияяма не будет препятствовать, чтобы Хамаду избрали на третий срок, а уж потом постарается подготовить почву для собственного избрания… В городе все так думают…
И действительно, на страницах провинциальных газет не появлялось никаких статей с прогнозом относительно выдвижения кандидатуры Мияямы на пост мэра, нигде не упоминалось также, что Хамада не собирается баллотироваться
— Я, господин директор, доложил вам, какова политическая атмосфера у нас в городе, — уставившись в одну точку говорил Гэнзо. — А вы не скажете, что думают в провинциальном комитете?
— Да и говорить-то не о чем. Там всё по-старому: тишь да гладь.
Что мог сказать Гисукэ? Гэнзо думал, что шеф, отправляясь в командировки, каждый раз беседует с партийным руководством, потому и спрашивал. Гисукэ ничего не оставалось, как отвечать, что всё по-старому. Вообще-то он верил в это: раз в Мизуо всё спокойно, значит, и провинциальный комитет не готовит никаких сюрпризов. Вспоминалась встреча с Тадокоро, его лицо, такое безмятежное, когда он произнёс: "Это великолепно — на третий срок Хамаду…"
— Всё по-прежнему, значит… Это хорошо, — кивал Гэнзо своей большой головой. — Коли так, председателю нашего городского собрания господину Мияяме придётся воздержаться…
Когда Гэнзо задавал подобные вопросы, Гисукэ даже радовался: если спрашивает, значит, никаких сомнений относительно командировок шефа у него не возникает. Если Ясуко вдруг забеспокоится, он развеет её подозрения.
Однажды, когда Гэнзо Дои не было в редакции, к Канэзаки подошёл один из молодых служащих и, понизив голос сказал:
— Господин директор, вы знаете… Дои-сан переехал в многоквартирный дом на улице Эн. — На лице Гисукэ отразилось такое удивление, что служащий даже запнулся, но потом продолжил: — С месяц уже будет. Говорят, квартиры там очень дорогие, район-то хороший… Да, квартиры высшего класса. Двадцать пять тысяч иен в месяц. И кроме того, гарантийный задаток, равный полугодовой квартплате.
Говоря это, молодой служащий поднимал брови, таращил глаза, всем своим видом выражая восторг перед роскошью и ужас перед тем, каких безумных денег стоит эта роскошь.
Гисукэ заволновался. Хорошие, комфортабельные квартиры в больших домах обходились в двенадцать тысяч иен в месяц. Двадцать пять тысяч, действительно, цена небывало высокая. Служащий рассказал, что квартира просто шикарная, как где-нибудь в Токио или Осаке, просторная, с вошедшей сейчас в моду кухней-столовой, оснащённой различными агрегатами экстракласса… Как же Дои скопил такие деньги? Ведь у него жена, двое детей, их кормить-поить надо. Половина жалованья, которое он получает в газете, теперь будет уходить на квартплату. Да ещё задаток в сто пятьдесят тысяч иен…
Так откуда же у него деньги? Сама собой напрашивалась мысль о побочных доходах, и достаточно солидных. Очень интересно, каков их источник?
Дело в том, что побочные доходы самого Гисукэ в последнее время значительно сократились. Он неоднократно делал попытки оживить их и посещал фирмы и предприятия, "сотрудничавшие" с "Минчи" по вопросам рекламы. Естественно, с его винодельческой и тем более депутатской деятельностью эти походы ничего общего не
А деньги Гисукэ были очень нужны. Кацуко стоила дорого. За это время в её прелестные ручки перешло восемь миллионов иен. Некоторую часть она тратила на жизнь, а большую — откладывала, хотела завести своё дело, приличное, солидное. Гисукэ всей душой поддерживал эти планы. Ему страстно хотелось, чтобы Кацуко хоть днём раньше покинула дом разврата и вступила в новую самостоятельную жизнь. Половину денег он брал из оборотных средств винодельческой фирмы, а половину собирался восполнить за счёт "пенкоснимательства". Но клиенты, прежде безоговорочно откупавшиеся от злого языка "Минчи", теперь всё чаще увиливали. Получалось, что он должен содержать Кацуко целиком и полностью на собственные деньги. Как ни любил он эту женщину, такое положение его не очень-то устраивало. Гисукэ занервничал.
А тут ещё эта новость: Гэнзо купил квартиру в доме высшего разряда. Гисукэ охватило дурное предчувствие. Он начинал понимать, на какие деньги шикует его главный редактор. Гэнзо сам "снимает пенки", почти ничего не оставляя шефу. Оттого клиенты и жмутся, не желая платить по второму разу… И ведь не сказал, что переехал в новую квартиру!
А ведь должен был бы сообщить Гисукэ в первую очередь. Чувствует, что виноват, вот и побаивается…
Чтобы добыть доказательства вины Гэнзо, Гисукэ взял подшивки газет за последние четыре месяца. Спрашивать самого Гэнзо бессмысленно: тёмные делишки обделываются с глазу на глаз, свидетелей нет, а признаваться он не станет. Да Гисукэ и неудобно было спрашивать.
Если за Гэнзо водится такой грех, на страницах "Минчи" где-то должен остаться след. Гисукэ знал, как делаются подобные вещи, сам ведь был не без греха. Публикуется разоблачительная статья, создаётся впечатление, что вскоре последует полный разгром, но… ничего не следует. Тема заглохла. Пробный шар сделал своё дело: клиент принял соответствующие меры. Вот если сейчас Гисукэ найдёт несколько таких пробных шаров, всё станет ясно. Он, конечно, все номера просматривал перед выпуском, но мог что-нибудь упустить, поскольку не думал об этом.
Гисукэ стал просматривать газеты и, действительно, обнаружил несколько подозрительных в данном смысле статей. Но и только. Доказательств-то нет.
Гисукэ вызвал Гэнзо, решив спросить о переезде и посмотреть, как тот будет реагировать.
— Конечно, господин директор, вам я должен был сказать сразу… Да постеснялся я, квартира-то очень уж хорошая, вроде не по моему положению… — Гэнзо, глядя в одну точку, неторопливо почесал голову. — А тут случай подвернулся, я и не устоял. Отец супруги продал лес и дал деньги. А супруга-то меня всё пилила и пилила, мол, как свиньи живём… Перед деревенскими родственниками стыдно… А тут случай, значит. Отец супруги дал деньги, мне возразить было нечего, ну, я и поступил, как велела супруга.