Сезон дождей
Шрифт:
– Долго гуляешь, Евсеюшка, – сипло укорил Афанасий. – Я аж замлел тут у окна.
– Что еще? – слезливо обронил Евсей Наумович. – Мы же все уладили.
– Уладили, – согласился Афанасий.
– Лучше бы вы меня и не спасали, Афанасий, – вздохнул Евсей Наумович, – лучше бы дали мне утонуть, чем так докучать.
– Не дай бог, Евсеюшка, – замахал руками Афанасий. – Такое скажете.
– Так что же еще вы хотите?
– Сами подумайте, Евсей. Могу ли я пользоваться вашей добротой в одиночку? Сами
Афанасий метнулся к подоконнику и поднял картонный короб.
– Отворяй дверь, Евсеюшка! – и по-птичьи, через плечо, взглянул на Евсея Наумовича.
– Не понял, – опешил Евсей Наумович.
– Что же не поняли, Евсей? – обидчиво просипел Афанасий. – Не стану же я пить пиво втихаря. Отворяй дверь!
Евсей Наумович почувствовал, что попал в плен.
– Не пью я пиво, – слабо запротестовал он.
– Как же не пьете? – Афанасий, обхватив короб, развернулся от окна. – Я и поесть прихватил, вяленую рыбку. И хлеба дарницкого не забыл.
«Настырный какой, – думал Евсей Наумович, справляясь с дверным замком, – не гнать же его силой, еще скандал поднимет. Или он просто псих, надо бы с ним поосторожней. Позвать соседей, что ли, того же Аркадия, с его псом».
Тем временем Евсей Наумович переступил порог своей квартиры и намерение что-либо предпринять осталось лишь намерением.
В открытую форточку лился влажный предвечерний воздух. Пухлый абажур с опущенными патлами бахромы походил на большую медузу. Когда включали свет, бледно-салатовое пятно целиком покрывало бурую лысину круглого стола, стоящего в центре комнаты на добротной тумбе. Приглашать подобного гостя к старому семейному столу показалось Евсею Наумовичу «не по чину», и он жестом предложил Афанасию следовать на кухню.
– Я сейчас, я мигом, – суетливо поблагодарил тот и засеменил короткими шажками по плошкам старого паркета. Нагловатый тогда, на речном дебаркадере, Афанасий выглядел сейчас виновато беспокойным.
Евсей Наумович почувствовал какой-то укор совести. И вправду, с чего это он так взъелся на своего спасителя, человека, видимо, простодушного. Нередко именно душевная простота воспринимается со стороны как навязчивость.
– Желаете помыть руки, полотенце в ванной, – смягчился Евсей Наумович.
Афанасий послушался, а когда вышел из ванной, сказал, что кран не держит холодную воду, капает, надо бы поменять прокладку. И если найдутся пассатижи, а тем более прокладка, то исправить кран дело плевое. Евсей Наумович давно уже вызвал сантехника, а тот почему-то не шел, запил, видно, известное дело. Евсей Наумович в ожидании сантехника уже и прокладку под вентиль купил.
– А сможете? – недоверчиво спросил он.
– Пара пустяков, – воодушевился Афанасий. – Плюнуть-растереть.
Евсей Наумович разыскал пассатижи.
– Может, мне
– Правильно! Пиво, вяленая рыбка, картошечка, самый раз для хорошей компании. – Афанасий скрылся в ванной комнате.
Евсей Наумович отобрал из пакета несколько бурых картофелин. Этот сорт особенно вкусен в мундире, надо лишь хорошо замыть шкурку, да подбросить в воду чеснок.
Вспомнил и о початой банке с маринованными огурцами. И о костромском сыре, что лежал в холодильнике несколько дней. Словом, закусь собиралась нестыдная.
Стук и скрежет в ванной комнате прекратился, и вскоре на кухне появился Афанасий. Смуглое морщинистое его лицо улыбалось, а края губ помечали непонятные белесые мазки.
– Я и зубы почистил, – объявил Афанасий. – Паста у вас красивая, приворожила.
– Зубы почистили? – растерялся Евсей Наумович. – Где же вы щетку взяли?
– Где-где. В стакане.
– Это же моя щетка, – плаксиво произнес Евсей Наумович.
– Так я положил ее обратно в стакан, – мелкие глаза Афанасия сияли детской безмятежностью.
Евсей Наумович развел руками в знак покорности судьбе и, вздохнув, обронил звук, напоминающий нечто среднее между плачем и смехом. Повторить он бы не смог, это как вдохновение.
– Сейчас найду открывалку, – Евсей Наумович выдвинул ящик стола и принялся ворошить в его глубине.
Афанасий не стал дожидаться. Он взял вилку, подвел ее под край бутылочной нашлепки, пропустил лезвие ножа между зубьями вилки и таким рычагом мгновенно вскрыл бутылку. Тем же способом он расправился еще с тремя бутылками.
– Пока хватит, – проворчал Евсей Наумович. – Сколько достоинств у одного человека.
– Смотрите на жизнь проще, Наумыч! – Афанасий сел на табурет и вытряхнул из пакета несколько рыбешек, хвосты которых были продеты сквозь прелую шпагатную удавку.
– Плотва, густера, – представил Афанасий, – есть и подлещик. Самолично сушил. Под пиво лучшего закуся и не сыщешь.
Он принялся перебирать рыбешку, сортируя кучками. Самая большая кучка оказалась из подлещика, рыбешки небольшой, но аппетитной на вид.
– И на вкус хороша, – согласился Афанасий. – Не в кастрюле засаливал, а в плошке глиняной, кирпичом прижимал. Да и сушил в тенечке, солнышко соки вытягивает, а в тенечке жирок сохраняется.
– Не отравите? – буркнул Евсей Наумович.
– Не бойтесь, своей смертью помрете, – пообещал Афанасий серьезно. – Какой резон мне вас травить. Не для того спасал у реки.
– Хватит вам, – также серьезно проговорил Евсей Наумович. – Спасал-спасал. Протянул руку, хватил за куртку.
– «Протянул руку», – передразнил Афанасий. – А кто в наше время руку протягивает? Каждый норовит убрать руку подальше.