Сезон любви
Шрифт:
– Тетя Дейзи…
Судя по тусклому голосу, девочка явно собиралась сообщить неприятную новость, и Маргарите едва хватило сил, чтобы тяжело опуститься на край кровати.
– Да, милая?
– Я не смогу прийти.
– Ты не придешь? – переспросила Маргарита.
Ее будто внезапно оглушили. Господи, какая же она дура! За весь день ей ни разу не пришло в голову, что Рената может отменить встречу.
– Из-за родителей моего жениха, – пояснила Рената. – Они не хотят, чтобы я уходила. Уперлись, и все. А я не могу с ними спорить, поскольку сделала нечто ужасное.
Ужасную вещь? Маргарита думала о родителях жениха, бывших
Однако вслух Маргарита ничего не сказала. «Она не придет», – промелькнуло у нее в голове. Потом всплыли слова «сокрушительный удар» и «жестокое разочарование». Как теперь войти в гостиную и увидеть стол, накрытый на две персоны? Что делать с приготовленной едой? Мысли беспорядочно метались. Это все шампанское, решила Маргарита, не надо было его пить. Видит бог, если бы она уступала своим желаниям, то каждый день выпивала бы одну-две бутылки и давно бы стала алкоголичкой. Допилась бы до цирроза печени.
Маргарита сжала телефонную трубку, напомнив себе, что разговор не закончен. Надо его продолжить – ради собеседницы.
– Что именно ты сделала?
– Я сбежала.
– Как это?
– Уехала на пляж и никому не сказала, куда я еду. С парнем, который… здесь работает.
Она выделила слово «парень», подумала Маргарита. Но как ей ответить?
– Мы поехали на пляж Мейдкьюкам.
Маргарита издала непроизвольный звук, словно из проколотого шарика вырвался воздух. Мейдкьюкам. Бедная девочка!
– Ты видела крест?
Рената снова начала плакать.
– Да, – всхлипнула она и, похоже, вытащила из коробки бумажную салфетку. – Это ведь в память о ней, да?
– Да, в память о твоей маме.
Маргарита сделала его своими руками. Купила в строительном магазине деревянные бруски, покрыла тремя слоями плотной белой краски, сколотила крест. Она работала как в тумане, чтобы только занять время, через три дня после гибели Кэндес и за день до ее похорон. Маргарита размягчила землю горячей водой из термоса и забила крест в песчаную почву кухонным молотком. А потом уехала. Она думала, что будет приезжать туда как на могилу, каждую неделю оставлять цветы, однако больше ни разу там не была.
– Я знала! Сразу поняла, как только увидела.
Хорошо. Маргарита все никак не могла понять, зачем установила там крест. До этой минуты.
– Жаль, что ты не придешь! Мне так жаль!
«Вернее, мне очень плохо. Я в полном отчаянии». Маргарита сама чуть не плакала, ей хотелось забиться в истерике. Она едва не перечислила Ренате все усилия, которые затратила на подготовку к ужину, но это было бы эгоистично и грубо. Впрочем, может, еще есть шанс исправить ситуацию.
– А если я поговорю с родителями твоего жениха?
– Ой, нет! Не хочу вас в это вмешивать.
– Ты уверена, детка? Я бы им объяснила…
– Спасибо, тетя Дейзи, не надо.
А вдруг родители жениха – лишь предлог? Вдруг Рената просто не хочет с ней встречаться? Возможно, кто-нибудь отпустил нелестное замечание в адрес Маргариты или пересказал самые отвратительные сплетни…
– Ну что ж, ладно, – сказала Маргарита.
Ей стало стыдно за свою настойчивость.
– Они говорят, чтобы я навестила вас завтра. Я могла бы прийти к обеду. Или лучше к завтраку?
– К завтраку? – переспросила Маргарита.
Кто-то более сговорчивый ухватился бы за эту возможность и подумал о яичнице или омлете и блинчиках с начинкой из свежих персиков, но Маргарита считала, что их встреча многое потеряет, если произойдет при неумолимом и ярком солнечном свете. Придется пожертвовать доверительностью. Маргарите казалось, что признания, которые она хотела сделать, возможны только при свечах и за вином, и чтобы можно было говорить, говорить, пока не уснешь. Обидно менять планы после того, как столько переделала и мысленно расписала вечер во всех подробностях. Почему она должна под кого-то подстраиваться? Девочке пора понять, что нельзя так безжалостно разбивать чьи-то надежды. Впрочем, в конце концов Маргарита решила не отталкивать крестницу. Пусть будет яичница. И блинчики с персиками.
– Приходи на завтрак. Или к обеду.
Можно подать сандвичи с холодным мясом и салат из спаржи.
– Приду на завтрак, как только проснусь.
К собственному удивлению, Маргарита рассмеялась:
– Значит, увидимся завтра.
– Спасибо, тетя Дейзи! Хорошо, что вы меня поняли.
– Для тебя, милая, все, что угодно, – ответила Маргарита, и она не шутила.
Солнце село. Окна порозовели в лучах заката, затем потемнели. Даже здесь, в самом сердце города, слышалось пенье сверчков. Маргарита не включила свет и не переоделась. Она сидела на кровати, пока безжалостные старые часы еще дважды не отбили время, потом встала. Она двигалась легко и проворно, словно все эти годы была слепой, а сейчас прозрела. Ей не хватило духу спрятать до завтра вырезку и хлеб, и она оставила все как есть. Достала из морозильника охлажденный бокал, наполнила шампанским, отнесла вместе с бутылкой на накрытый стол. Зажгла свечи. В темном окне напротив Маргарита увидела себя – женщину, которая пьет в одиночестве, – и приветственно подняла бокал.
Часть вторая
Званый ужин
19 августа 2006 г., 18.32
– А вот и Робинсоны приехали! – сообщила Сьюзен Дрисколл.
Они с Ренатой стояли у подножия лестницы, в нескольких шагах справа от распахнутой входной двери. Сьюзен поправила прическу, потрогала свои серьги и, удостоверившись, что выглядит идеально, оглядела Ренату.
– Господи, что это за отметина у тебя на подбородке? Ты как будто дралась на ринге!
Рената непроизвольно коснулась лица. Сама она заметила ужасный багровый синяк от доски для серфинга только пару минут назад. Теперь подбородок пульсировал тупой болью, обгоревшая кожа на носу и щеках саднила. Сьюзен дала Ренате тюбик с кремом алоэ, которым та щедро намазалась. После крема кожу стянуло; лицо стало как будто хрупким, от улыбки готовым рассыпаться. Объяснить, откуда взялся синяк, не упомянув Салли, она бы не смогла и предпочла промолчать. Обидно, конечно, что Сьюзен обратила внимание только на синяк и не оценила ее усилий выглядеть как можно лучше. Рената надела белую блузку с глубоким вырезом, короткую розовую юбку и розовые босоножки, украшенные буквой «Р», но, похоже, надо было натянуть на голову пакет.