Сезон охоты на мужей
Шрифт:
– Эй! – возмутилась Яна. – Что ты делаешь?
– Так я и думала, – мрачно произнесла Вера. – Это кровь!
– Что?
– Не случайно запах знакомым показался. Ты свалилась в снег, который был чем-то испачкан. Так вот, не чем-то, это была кровь!
– А лужа…
– И лужа на дороге, наверное, тоже была замерзшей кровью.
– Чьей?
Но Вера не ответила. Само ее молчание было выразительнее всяких слов.
– И вот что я нашла сегодня утром на том месте, где была вчера лужа!
И она вытащила из кармана
– Такие ножи есть у нас на кухне, – сказала Вера. – Одного ножа в комплекте как раз не хватает. Я сегодня проверила.
Женщины смотрели на сломанный ножик со страхом. Исчезнувший Азар. Замерзшая лужа крови возле трапезной. Пропавший с кухни нож. Вражда Азара с Игнатием. Сам Игнатий, наведывающийся в кухню, как к себе домой.
– Не может быть! – прошептала Наташа. – Неужели он его убил?
– А тело спрятал!
– Наверху!
– В трапезной!
– То-то он там крутился!
Услышав это, Марина начала рыдать. Женщины кинулись ее утешать. А Янка, отнимая пальто у Веры, осуждающе произнесла:
– Разве можно так с бухты-барахты судить. Может, это и не Азара кровь была.
– А чья?
– Другого человека. Или курицы.
– С курицы столько натечь не могло. Разве что их там целый курятник перерезали.
– А со свиньи?
– Со свиньи могло, конечно. Только где ты тут свиней видела? Или тех же куриц?
Действительно, скотного двора при строящемся монастыре пока не было. А сами работающие на строительстве люди ни мяса птиц, ни мяса животных в пищу не употребляли. Потому и забить животное не могли. Не говоря уж о том, что довольно странно было бы резать свинью прямо посредине дороги, по которой в трапезную несколько раз в день ходят все обитатели строительства.
Притихшая было Марина снова принялась рыдать.
– Погоди, давай разберемся, – заторопилась Наташа. – В каком часу вы вчера вечером расстались с Азаром?
Женщины вместе с Мариной стали вспоминать обстоятельства произошедшего. И пришли к выводу, что расстроенная Марина появилась у них где-то около десяти вечера, но потом она еще несколько раз бегала к Азару, последний раз она убегала к нему почти в одиннадцать вечера.
– Мы ее еще предупреждали, чтобы не шутила. В одиннадцать отбой, во всем монастыре выключают свет. В темноте будет возвращаться.
Марина вернулась за пять минут до отбоя. И значит, почти до одиннадцати часов вечера Азар был цел и невредим.
– Вот и нечего людей пугать! – сердито сказала Наташа, обращаясь к Вере. – Не Азара это была пролита кровь, а чья-то другая! Мы в трапезную около десяти вечера пошли. Галина сразу после нас помчалась Марину с Азаром терроризировать. А пятно в это время на дороге уже было! И оно было замерзшее. Значит, пролили там кровь гораздо раньше.
– Но раньше в трапезную
– А сломанный нож?
– Его кто-то из мужиков мог взять, чтобы лезвие поправить. Упал, а нож и выпал.
– Или упал, нож выпал, сам мужик порезался, отсюда и кровь!
Версий было много.
– Одно ясно: что к исчезновению Азара это пятно не имеет никакого отношения. Оно появилось гораздо раньше. Марина, слышишь? Цел твой Азар. Не реви! Мужик не иголка – найдется!
Но Марина все равно хлюпала носом.
– Что же мне делать дальше? Уезжать или оставаться?
Если уехать, то как и кто будет искать Азара? А остаться Марина тоже боялась, потому что после исчезновения Азара ей придется снова выносить приставания Игнатия. И хотя сегодня Игнатий вел себя прилично, Марина полагала, что это лишь потому, что она весь день была в компании кого-то из женщин.
– Но я же не могу постоянно кого-то просить меня провожать. Рано или поздно Игнатий меня подкараулит. Я его боюсь!
– А ты отцу Анатолию пожалуйся.
– Да. Наверное, я так завтра и сделаю.
– Зачем до завтра ждать? Прямо сегодня и пойдем.
Но прежде чем что-то решить окончательно, женщины услышали какой-то шум. А затем в келье появилась матушка Галина. Нина сделала движение, чтобы спрятать коробку конфет, но не успела. А от зоркого глаза вошедшей матушки Галины не укрылось ничего. Она увидела и сами конфеты, и движение руки Нины, и смущение остальных женщин. И на мелком, похожем на мордочку хищного зверька, личике матушки Галины появилась какая-то противная улыбочка.
– Чаевничаете, – пропела она своим тоненьким голоском. – В постный-то день, в среду? Ну-ну.
– Почему среда? – удивилась Янка. – Сегодня же еще вторник. До полуночи далеко.
– Церковный-то день с заката, а у нас с шести часов вечера считается. Сейчас уже почти восемь, так что среда два часа как наступила. В монастырь приехала, так что стыдно этого не знать, дорогуша.
Все смутились еще больше. Потупившись, все молчали, не зная, зачем эта противная тетка, умудрявшаяся гасить веселье всюду, где появлялась, возникла у них на пороге снова.
– А я к вам за тем пришла, чтобы сказать: завтра в Дорохово ехать нужно. Там бабушки старенькие в опеке нуждаются. Мужики дрова колоть бабушкам станут, а женщины в избах прибирать. Бабушки старенькие, одинокие, сами уже ничего не могут. Детей или родственников, способных за ними поухаживать, у бабушек нет. Вот мы и поедем, сделаем богоугодное дело.
Странное дело: и голосок у матушки Галины был тонкий, и говорила она негромко, а все равно казалось, что ее голос впивается в мозг. И сверлит, и долбит, и проникает все глубже и глубже. Хотелось закрыться руками, спрятаться или вовсе убежать подальше от этого тихого въедливого голоса.