Сезон отравленных плодов

Богданова Вера

– Я недавно на турнире разряд получил. Скоростная стрельба.

– Тетя Мила говорила. Ты молодец.

Ему на самом деле повезло. Соперники оказались слабее, почти все младше и без опыта, это было видно: у парня на одной с Ильей установке дрожали руки, он все время переминался с ноги на ногу, уронил грузики, запутался, когда скомандовали «заряжай». Илья стрелял, стоя к нему лицом. Парень не отходил от установки, и его беспокойное движение на периферии зрения очень отвлекало. Хотя сам Илья тоже был хорош – сильно сдал за время перерыва в тренировках, первые серии бил три попадания из пяти, но в целом

был точен и занял первое место с отрывом в четыре очка.

– Ты сама стреляла хоть раз?

Женя мотает головой. Но ей хочется, это видно.

– А дядя Юра? У него же есть ружье.

Женя вздыхает, пожимает плечами с неловкой улыбкой.

О себе она рассказывает без особой охоты. Станет переводчиком, учит английский и итальянский – английский на курсах, итальянский сама, по разговорнику. Говорит, что языки ей очень нравятся, но Илья ей не верит.

При мысли об Италии в голову приходят только «Бриллиантовая рука» и порно из восьмидесятых, он видел у Алика на кассете. Женщины там были с большими грудями и небритыми лобками, а мужики – бородатые или с черными усами. Один из фильмов начинался со звонка на телефон, тетка брала трубку (блестящие губы крупным планом) и говорила: pronto.

– Я знаю только «руссо туристо, облико морале».

Тупая шутка, и Женя, понятное дело, не смеется.

– Это не по-итальянски, – говорит она, сощурив на него глаза.

– А по какому?

– По-туристически. Пойдем, надо закончить. Бабушка будет ждать к обеду.

Женя встает, оттолкнувшись ладонями от земли, отряхивает джинсы и возвращается к колорадам.

Бак прикручен к сосне. За день вода в нем нагрелась и теперь льется на сколоченный из досок поддон и поникшую крапиву, прибивая ее к земле. К той же сосне прикручен обруч, продетый в пожелтевшую от времени шторку, за ней видны очертания узких плеч и бедер – Женя пошла мыться первой, Илья ей уступил. По движениям тени он может угадать: вот она намыливает ногу, вот моет волосы, поворачивается спиной к жиденькой струе. Илья видит влажные икры и ступни, по ним стекает мыльная пена. Шторка коротковата, ветер колышет ее, вот-вот распахнет.

А ведь ее легко можно отдернуть. Тогда Илья увидит – что? И что на это скажет Женя?

Плещет вода, тенькает синица, шумит лес за забором, на него наползают тучи, воздух потрескивает, давит сверху. Вдалеке уже погромыхивает, рокочет. В поле за переулком протяжно мычит корова, зовет, чтобы ее забрали, подоили. Зудит комар, садится на предплечье, Илья тихонько его давит.

Журчание душа стихает, и Илья уходит как можно тише, но сухая хвоя и веточки все равно хрустят под ногами. Свернув за угол дома, он рвет яблоко с первого попавшегося дерева, кусает – кислющее, жуть, аж сводит челюсть. Илья все равно жует.

– Они тут все кислые.

Женя стоит на крыльце в той же одежде, чуть взмокшей и прилипшей к груди и животу. На голове полотенце, свернутое в гигантский розовый тюрбан. Она смотрит на Илью, будто хочет сказать что-то еще, но вдруг краснеет и уходит в дом.

Илья видел ее вчера утром. Проснулся часов в шесть и никак не мог опять уснуть, лежал в солнечной полутьме, глядел в исполосованный светом потолок и слушал отголоски бабушкиного храпа.

Когда щелкнул замок двери и кто-то вышел, Илья вскочил, отдернул занавеску и сунулся в окно.

Так он увидел Другую Женю. Она была соткана из света и легкой садовой тени, танцевала под одну ей слышимую музыку: яблоневый шелест, теньканье синиц, отголоски услышанной мелодии. Она сама была той музыкой, неустанным движением, которого никто не должен видеть. Но Илья увидел и теперь высматривал Другую Женю под бесцветной молчаливой шелухой. И каждый раз, поймав проблеск, радовался – нет, все-таки не приснилась.

Ополоснувшись, Илья просит у дяди Юры его велик, тяжелый, еще совковый. Ветер налетает порывами, небо совсем затянуло, но Илья едет в сторону шоссе, крутит тугие педали. Он любит скорость, любит катить как можно дальше без какой-то цели, просто ехать одному, объезжая впадины и лужи, машины и собак, и не думать. Только дышать, как на турнире.

За поворотом на обочине шоссе стоит красный мот. «Юпитер» шестой, почти новый, зеркала-поворотники-решетка на багажнике, все дела. Его пытается завести рослый парень, ровесник Ильи, может, чуть старше. Майка на животе вымазана маслом, руки тоже по локоть в масле. Парень упрямо дергает лапку, мот чихает, кряхтит, стартер прокручивается, но на этом все, он тут же умолкает.

Илья слезает с велика.

– Давай с толкача. Я помогу.

Парень оборачивается. Он раскраснелся, лицо остервенелое. Сейчас пошлет, думает Илья.

– Пробовал уже. От самой горки бежал. – Парень кивает на шоссе, которое вдалеке взбирается на гребень холма, становится нечетким в предгрозовой дымке и переваливает куда-то на ту сторону.

– Аккумулятор сел?

– Не, лампочки горят.

– А свечи проверял уже?

Они загоняют мот за остановку, выкручивают свечи. Обе залиты, со стороны резьбы черные, как горелые спички, и воняют бензином.

– Бля, отец убьет… – стонет парень.

Делать нечего, мот приходится толкать до дома. Илья прячет дяди-Юрин велик в кустах, толкает сзади, а парень толкает впереди, держа за руль. Мимо проезжают машины, поднимают пыль. Одна проехала совсем близко, и они чуть не завалили мот в канаву, еле удержали.

– Может, что с поршневыми кольцами? – говорит Илья. – Они у тебя давно стоят?

– Ты типа шаришь в мотах? Механик, что ль?

Парень оборачивается, смотрит на Илью с улыбкой, и тот с облегчением понимает – прикалывается.

– Не, просто пару раз помогал чинить.

Парня зовут Кот. Живет он на соседней с бабушкиным домом улице. Он прикольный, сечет в технике, у его отца своя автомастерская. К нему даже из Сергиева Посада приезжают, с гордостью говорит Кот. Он и подарил Коту мот года два назад на день рождения.

– Мать орала, – смеется Кот. – Говорит – через мой труп он на нем поедет. Но ничё, теперь катаюсь. Главное, чтоб не узнала, что я без шлема езжу.

У магазина они останавливаются отдохнуть, и к ним присоединяются еще двое: один высокий и тощий, как глиста, второй плотный, бритоголовый, все время тупо ржет по поводу и без. Его все зовут Борщом.

– Крученый. – Тощий пожимает Илье руку. – Ты где живешь?

«Гы-гы», добавляет Борщ и выплевывает шкурку от семечки.

– На Московской, в конце. Зеленая калитка.