Сезон тропических дождей
Шрифт:
Звонок на несколько минут вывел Демушкина из мобилизационного равновесия. На всегда сухом, закаленном тропиками лбу поверенного выступили капельки пота. Он обтер лоб ладонью.
— Не нравится мне это! — произнес хмуро. — Не нравится.
Два кондиционера, установленные в кабинете, вдруг странно громыхнули, вздрогнули, словно по ним ударили чем-то тяжелым, и тут же заглохли.
— Ясно! — невозмутимо произнес военный атташе. — Отключили подачу энергии.
У него был такой вид, будто он, как подлинный стратег, заранее знает логику развития военных действий.
Через
Вошел в кабинет, как всегда деловито озабоченный, Малюта и доложил, что запасные баки с питьевой водой заполнены до предельной отметки.
— С продуктами тоже, Илья Игнатьевич, порядочек! Хватит на десять дней осады. А если норму выдачи на человека уменьшить до…
— Товарищ Малюта! — резко оборвал его Демушкин. — Попридержите язык и не сейте панику!
— Извините, Илья Игнатьевич. Это я так, для информации… Чтоб порядок был… — и попятился задом к двери.
Снова раздался телефонный звонок. Звонила Слободкина. Лицо Демушкина вытянулось, когда он выслушал ее короткое сообщение.
— Будем что-то предпринимать! — крикнул он. — Держитесь, Маша, держитесь!
В трубке тревожно вскрикивали короткие гудки. Демушкин медленно положил на рычаг трубку, отсутствующими глазами оглядел собравшихся в кабинете.
— Они ломятся к ней в дверь и стреляют по окнам…
Встал из-за стола, задумчиво потрогал подбородок:
— Как же быть? Как? Там дети!
— Разрешите, Илья Игнатьевич, я поеду к ней, — сказал Антонов. — Это моя прямая обязанность.
Демушкин взглянул на него с недоумением:
— Но там идет бой!
— А что делать? Я консул и обязан защищать интересы наших граждан. У меня на машине дипломатический номер. Авось не тронут…
— Тронут! Еще как! — мрачно предупредил Четверик. — Плевать они хотели на ваш номер. На войне как на войне!..
Возле Четверика вдруг резко остановился расхаживающий по кабинету Демушкин, взглянул по-птичьи, сбоку, прицелившись в него острым подбородком.
— Может быть, им и наплевать на дипломатический номер, — задиристо вскрикнул он. — Но на флаг — нет! Извините! Пускай попробуют поднять руку на флаг. На наш государственный флаг!
Он потряс в воздухе кулаком, словно кому-то грозил заранее. Решительно шагнул к двери:
— Клавдия Павловна! Срочно к подъезду машину посла. И под флагом. Слышите? Под флагом!
— Кому за рулем? — растерянно спросила Клава. — Потеряйкину?
— К черту Потеряйкина! Климчук поведет.
Обернулся к Антонову:
— Вы поедете со мной!
Взбудораженный боем город: клубы пыли, полотнища дыма, тревожный птичий гомон над деревьями, беспорядочные резкие звуки пальбы где-то за ближайшими домами, на улицах ощерившиеся кольями толпы, черные мундиры полицейских, сизый отсвет винтовочных стволов…
На площади, где, судя по всему, проходила линия, разделяющая противников, горел поваленный на бок грузовик,
Климчук сидел за рулем спокойно, невозмутимо, словно в тихое воскресное утро вез начальника на пляж.
Машина шла уверенно, целеустремленно, как будто происходящее вокруг ее не касалось, и было слышно, как бьется на ветру флаг посла. Сравнительно недавно Антонов испытал прилив почти мальчишеской гордости, когда под таким флагом вместе с Юрием Петровичем Пашкевичем ехал на аэродром встречать сиятельного Гбенона Одуго. Но тогда флагу на перекрестках люди в военной форме отдавали честь. А сейчас в любой момент могут дать по нему автоматную очередь.
Антонов не мог понять, какое чувство в этот момент испытывает. Нет, не страх — азарт, тот вдохновляющий азарт, когда сердце трепещет и горячо бьется, и хочется кричать от удальства: была не была! Такое он переживал в детстве, когда, рискуя сломать голову, слетал на лыжах по лесистому, почти отвесному склону, под которым течет Студянка.
Временами взгляд Антонова выхватывал из заоконного мелькания чьи-то лица с вытаращенными глазами, раскрытые в удивлении рты… Еще бы! В самый разгар боя ехал по городу посол Советского Союза! Антонов взглянул на сидевшего рядом Демушкина. Нет, это был не тот Демушкин, которого Антонов хорошо знал. Откинув седеющую голову на спинку сиденья, уперев твердый взгляд в надвигающуюся на машину дорогу, ехал по своим делам полномочный представитель великой державы. Он сжимал в пальцах сигарету, неторопливо затягивался, неторопливо выпускал дым, аккуратно сбрасывал пепел в пепельницу на подлокотнике кресла. Он был невозмутим.
Когда миновали площадь, машина оказалась на пустынной улице, ведущей в гору, к торгпредскому дому. И тут они впервые увидели налетчиков. Те шли двумя небольшими группами посредине мостовой — рослые, плечистые, с засученными рукавами. Сжимали готовые к бою автоматы.
Увидев мчащуюся машину под красным флагом, первая группа подалась в сторону, уступая дорогу, и замерла как вкопанная. Вторую группу вел огромного роста детина без берета, со светлыми, мокрыми от пота волосами. Он не отступил перед приближающимся «мерседесом», вскинул автомат, взяв его на изготовку, выбросил вперед руку с растопыренными пальцами, требуя, чтобы машина остановилась. Но Климчук, не снижая скорости, дал длинный сердитый гудок, и белокурый детина в последнее мгновение с обезьяньей ловкостью отпрыгнул в сторону.
— Сейчас вдогонку будет стрелять! — заметил Климчук. — Пригнитесь!
— Не будет! — спокойно возразил Демушкин.
Антонов снова бросил на него осторожный взгляд. Ну и Демушкин! И покуривает себе — хоть бы что! Покуривает? Как покуривает? Он же некурящий…
Никто вдогонку им не стрелял.
Антонов подумал, что и ему сейчас в самый раз курнуть. Попросить, что ли, сигарету? В такой момент простительно и отступить от принятого решения. Всего одну-единственную!
— Можно?