Сфера
Шрифт:
Энни поглядела на нее умоляюще – мол, замолчи. Сабина набила рот латуком.
– В общем, – сказала Энни, – Джозеф у нас в Открытом Образовании. Внедряет планшеты в школы, которые еще не могут этого себе позволить. Он у нас доброхот. И дружит с твоим новым знакомцем. Гарбонцо.
– Гаравента, – поправила Мэй.
– А. Так ты запомнила. Видела его потом?
– На этой неделе нет. Дел очень много.
У Джозефа отвалилась челюсть. Кажется, его осенило.
– Так ты что – Мэй?
Энни поморщилась:
– Мы же так
– Извини. Не расслышал. Теперь дошло.
Энни фыркнула:
– А что? Вы, девочки, сплетничали про лучшую ночь в жизни Фрэнсиса? Он пишет имя Мэй в блокнотике, а вокруг рисует сердечки?
Джозеф снисходительно вздохнул:
– Нет, он просто сказал, что познакомился с очень приятной девушкой и что зовут ее Мэй.
– Я сейчас зарыдаю, – сказала Сабина.
– Он ей сказал, что работает в безопасности, – продолжала Энни. – Чего это он, Джозеф?
– Он не так сказал, – возразила Мэй. – Я же объясняла.
Но Энни не слушала.
– Ну, наверное, можно считать, что это безопасность. Он занимается защитой детей. По сути, вся программа по предупреждению похищений строится вокруг него. И у него, пожалуй, есть шанс.
Сабина, снова с полным ртом, энергично закивала:
– Стопроцентно, – сказала она, плюясь салатом и соусом. – Все уже на мази.
– Что на мази? – переспросила Мэй. – Он сможет предупреждать все похищения?
– Он может, – сказал Джозеф. – С мотивацией у него порядок.
Энни расширила глаза:
– Он тебе рассказывал про своих сестер?
Мэй покачала головой:
– Нет, он их даже не упоминал. А что с его сестрами?
Три сфероида переглянулись, словно взвешивая, стоит ли все вываливать прямо здесь и сейчас.
– Кромешный мрак, – сказала Энни. – У него родители – кошмарные ******. [15] Четверо детей, что ли, или пятеро, Фрэнсис младший или не совсем, и, короче, папаша в тюрьме, мамаша торчок, детей разослали куда ни попадя. Одного, кажется, к тете с дядей, а двух сестер в приемную семью, и обеих оттуда похитили. По-моему, там были сомнения, подарили их убийцам или продали.
15
Патологические моральные уроды.
– Что? – переспросила Мэй, ослабев.
– Блин, их насиловали, держали в чуланах, тела выкинули у какой-то заброшенной ракетной шахты. Ну реально, жуть крайней степени. Он нам все это рассказал, когда делал заявку на программу защиты детей. Ты бы видела свое лицо. Зря я начала.
Мэй не смогла заговорить.
– Лучше, чтоб ты была в курсе, – сказал Джозеф. – Он поэтому такой одержимый. А когда его программу запустят, ничего подобного больше никогда не случится. Стоп. Который час?
Энни глянула на телефон:
– И впрямь. Пора бежать. У Бейли открытие. Нам в Большой зал.
Большой зал располагался в «Просвещении», и когда они вошли, гулкое пространство на 3 500 мест, оформленное
– Достроили всего несколько месяцев назад, – сказала Энни. – Сорок пять лимонов. Бейли заказал полосочки, как в Сиенском соборе. Красиво, да?
Все внимание Мэй было приковано к сцене – там под гром аплодисментов к кафедре из органического стекла направлялся человек. Высокий мужчина лет сорока пяти, в районе талии округлый, но здоровяк, в джинсах и синем свитере с острым вырезом. Микрофона не наблюдалось, но когда человек заговорил, голос его был усилен и чист.
– Всем привет. Я Эймон Бейли, – сказал он; в зале вновь зааплодировали, но он это быстренько прекратил. – Спасибо. Я так вам рад. За месяц с тех пор, как я выступал в последний раз, у нас появились новые лица. Нубы, встаньте, пожалуйста?
Энни пихнула Мэй локтем. Мэй поднялась и огляделась – в зале стояли человек шестьдесят, в основном ее сверстники, все смущены, все неброско стильны, представляют все расы, этнические корни и, благодаря стараниям «Сферы» упростить разрешения на работу для иностранцев, головокружительное множество стран. Остальные сфероиды громко захлопали, кое-кто сдобрил аплодисменты «гип-гипами». Мэй села.
– Ты так очаровательно краснеешь, – заметила Энни. Мэй сползла в кресле пониже.
– Нубы, – сказал Бейли, – вам предстоит нечто особенное. Это называется Мечтательная Пятница – мы представляем то, над чем работаем. Нередко выступают наши инженеры, дизайнеры или визионеры, а порой только я. И сегодня, к добру или худу, выступаю я. За что заранее извиняюсь.
– Мы тебя любим, Эймон! – крикнул кто-то из зала. Раздался смех.
– Ну спасибо, – сказал он, – я вас тоже люблю. Я люблю вас, как трава росинку, как птица ветку.
Он помолчал, и Мэй успела перевести дух. Она видела его выступления онлайн, но очутиться здесь самой, видеть, как работает разум Бейли, слышать его экспромты – совсем другое дело, лучше, чем ей воображалось. Каково это – быть таким, вдохновлять своим красноречием, непринужденно говорить с тысячами?
– Да, – сказал он, – целый месяц прошел с тех пор, как я выходил на эту сцену, и я знаю, что сменщики мои вас не радовали. Простите, что лишил вас своего общества. Я сознаю, что незаменим. – Весь зал рассмеялся его шутке. – И я знаю, что многие из вас недоумевали, где же это меня носило.
В первых рядах кто-то заорал: «Серфинг!» – и в зале засмеялись опять.
– Совершенно верно. Я слегка серфил и про это, в частности, хочу поговорить. Я обожаю серфинг, и когда собираюсь на берег, мне нужно знать, какова сегодня волна. Раньше было как? Просыпаешься с утра и давай названивать в местную лавку проката, спрашивать, как дела с прибоем. Довольно скоро в лавке переставали подходить к телефону.
В зале с пониманием усмехнулся контингент постарше.
– Когда расплодились мобильники, ты звонил приятелям, которые, может, выбрались на берег раньше тебя. Они тоже переставали отвечать на звонки.