Сфинкс. Поэма
Шрифт:
35
Анубис — древнеегипетский бог загробного мира, шакалообразное божество, пожирающее мертвых.
36
Мемнон — в древнегреческой мифологии царь эфиопов, сын богини утренней зари Эос и брата Приама Тифона, участник Троянской войны. Мемнон погиб в единоборстве с Ахиллом и был похоронен в Эфиопии. Изображением Мемнона считали одну из двух колоссальных фигур, воздвигнутых при фараоне Аменхотепе III в Фивах. Поврежденная во время землетрясения, статуя на рассвете издавала звук, который древние отождествляли с голосом Мемнона.
37
Твои глаза — как две луны в озерах призрачных. — И далее:…как дыры, выжженные в ткани на сарациновых коврах. — Сходное сравнение Уайльд использует в пьесе «Саломея»: «Самое ужасное — это его глаза. Они похожи на черные дыры, прожженные в тирском ковре факелами. Они похожи на черные пещеры, где обитают драконы. Они похожи на черные пещеры в Египте, в которых драконы устраивают свои логова. Они подобны черным озерам, взволнованным неведомыми лунами…» (Перевод П. Петрова.)
38
…под своды Западных ворот. — Согласно взглядам древних вавилонян на небесном куполе прикреплены небесные светила, и Солнце восходит утром, выходя из Восточных ворот, и заходит через Западные ворота, а ночью оно движется под Землей. Звезды, уходящие под своды Западных ворот знаменуют начало нового дня.
39
…позолоченных циферблатов… — Вероятно, Уайльд стремится вызвать в памяти читателя вид на древние башни Оксфорда, открывающийся из окна студенческой кельи.
40
…неужели Авана, Фарфар оскудели… — в Четвертой книге Царств Нееман восклицает: «разве Авана и Фарфар, реки Дамасские, не лучше всех вод Израильских? разве я не мог бы омыться в них и очиститься?» Авана (Амана) и Фарфар (Парпар) — реки вблизи Дамаска. Эти реки с чистой, пригодной для питья водой, орошая окрестности Дамаска, превратили их в прекрасный сад и неслучайно казались Нееману лучше всех вод израильских.
41
Аттис — во фригийской мифологии бог плодородия, возлюбленный матери богов Кибелы. Кибела из ревности ввергла Ат-тиса в безумие, в припадке которого он оскопляет себя и умирает.
Комментатор как художник. Вымыслы
Комментатор Уайльда, хочет он того или нет, просто обречен стать художником, если и не художником, то (не будем самонадеянны) коллекционером, собирателем вещей диковинных и редчайших, эдаких «гемм с отблеском шафрана», резанных отточенным резцом Уайльда. К комментатору поэмы «Сфинкс» это относится в наибольшей степени.
Комментатор призван собрать коллекцию вещей, удивительных и причудливых, вдохновившись примером Дориана Грея, который сам, будучи исчадием Уайльдова вдохновения, вдохновленный иной — странной и отравляющей — книгой, в которой «казалось, под нежные звуки флейты грехи всего мира в дивных одеяниях проходят перед ним безгласной чередой [42] », предавался ленивой страсти коллекционера камней драгоценных и интереснейших легенд о них, вышивок и гобеленов, книг в переплетах из атласа цвета корицы или красивого синего шелка, затканного лилиями, вуалей из венгерского кружева, сицилийской парчи и жесткого испанского бархата, сожалея о иных, давно утраченных сокровищах.
42
Оскар
Куда они девались? Где дивное одеяние шафранного цвета с изображением битвы богов и титанов, сотканное смуглыми девами для Афины Паллады? Где велариум, натянутый по приказу Нерона над римским Колизеем, это громадное алое полотно, на котором было изображено звездное небо и Аполлон на своей колеснице, влекомой белыми конями в золотой упряжи [43] ?
Комментатор, надо признать, находится в несколько лучшем положении, его не отделяют от предмета его изучения — страсти! — непреодолимые границы мифологических пространств и времен. Меньше полутора веков минуло с тех пор, как Уайльд начал свою поэму.
43
Там же.
Комментатор призван собрать коллекцию не вещей, а цитат, но цитат столь же драгоценных, как камни, нанизать их, подобно четкам, соединив в единую нить, побуждающую к неспешному созерцанию, размышлению, поиску, если не сказать, изыску.
Комментатору в основание своего собрания предстоит положить цитату из той «странной и отталкивающей» книги, читанной Дорианом Греем и называемой «A Rebours» [44] . Пусть она была издана годом позже того времени, когда Уайльд писал свою поэму, но разве ход времени не подвластен художнику?
44
В русском переводе — «Наоборот».
Однажды вечером в дом внесли заказанных им небольшого сфинкса из черного мрамора <…> и разноцветную химеру с лохматой гривой, хвостом, свирепым взором и раздутыми, как кузнечные мехи, боками. Дез Эссент поставил обоих истуканов в угол, погасил свет и развел огонь в камине. Пламя едва освещало комнату, и в полумраке все выросло в размерах.
Дез Эссент расположился на канапе подле женщины, чье лицо алело в отсветах огня, и приготовился слушать.
С необычной интонацией, которую, он показал ей заранее, она озвучила уродцев, даже не глядя в их сторону, не шевеля губами.
И в ночной тиши раздался восхитительный диалог Химеры и Сфинкса. Они заговорили гортанными нутряными голосами, то хриплыми, то пронзительными, почти нечеловеческими.
«— Подойди, Химера, встань рядом.
— Нет, никогда».
Убаюканный флоберовской прозой, он с волнением прислушивался к жуткому разговору и затрепетал при волшебных звуках торжественной фразы Химеры:
«Ищу необычные запахи, невиданные цветы, неизведанные наслаждения».
О, конечно, для него были сказаны эти таинственные, как заклинание, слова; и, конечно, ему сообщала Химера о своей жажде неведомого, неутолимой мечты, о желании побега от мерзкой повседневности, о преодолении границ мысли, о не знающих конца и цели блужданиях наугад в мистических пределах искусства! [45]
45
Жорис-Карл (Шарль Мари Жорж) Гюисманс. Наоборот. Перевод с французского Е. Л. Кассировой; под редакцией В. М. Толмачева. Гюисманс (1848–1907) — французский романист. Его роман «Наоборот» называли катехизисом декаданса.
Не из этих ли строк рождалась Уайльдова поэма? Не та ли это Сфинкс обращалась к Уайльду: «Подойди, встань рядом!» — и не его ли звала Химера за пределы границ неведомого, манила не знающими конца и цели блужданиями наугад в мистических пределах искусства? Что с того, что поэма была сочинена раньше своего источника? — вещь для комментатора не допустимая, но позволительная художнику. Разве не казался Дориану Дез Эссент прототипом его самого, а вся книга — историей его жизни, написанной раньше, чем он ее пережил? Разве не к Уайльду обращены слова: «Ищу необычные запахи, невиданные цветы, неизведанные наслаждения», разве не им он следует в поэме?
Комментатор непременно поместит в свою коллекцию обширный, чарующий диалог, созданный Флобером, но прежде найдя себе оправдание в словах Уайльда:
…интеллект лежит в песках пустыни, как Сфинкс в чудесной сказке Флобера, и фантазия, La Chim`ere, танцует вокруг него и зовет его притворным, как флейта, голосом. Сейчас он ей не внемлет, но однажды, когда мы все до смерти устанем от банальности современной литературы, он ей внемлет и попытается взлететь на ее крыльях.
И какое же счастье нахлынет на нас на заре этого долгожданного дня! Факты станут считаться постыдными, Правда наденет траур по своим оковам и Романтика со всеми ее чудесами вернется к нашим берегам. Само мирозданье преобразится пред нашими изумленными глазами. Из морской пучины поднимутся Бегемот и Левиафан и поплывут вокруг высоких галер, как рисовали на изумительных картах тех времен, когда книги по географии еще можно было читать. Драконы будут рыскать по пустошам, и птица феникс будет взмывать в небо из своего огненного гнезда. Мы доберемся до василиска. <…> В наших стойлах будет жевать золотой овес Гиппогриф. <…> Но чтобы это случилось, мы должны возродить утраченное искусство Лжи [46] .
46
Оскар Уайльд. Упадок искусства лжи. Перевод Аси Махлиной.
И вот комментатор, искушаем подобно Антонию химерическим Гюисмансом, находит наконец место «чудесной сказке Флобера» (комментатор предпочел бы сказать «чудесной выдумке Флобера»), когда:
…перед ним, по другую сторону Нила, появляется Сфинкс.
Скача, летая, извергая пламя из ноздрей и ударяя по крыльям своим драконьим хвостом, кружит и лает зеленоглазая Химера.
<…>
Сфинкс
Сюда, Химера! остановись!
<…> куда же ты мчишься так быстро?
Химера
Я скачу в переходах лабиринта, я парю над горами, я скольжу по волнам, я визжу в глубине пропастей, я цепляюсь пастью за клочья туч; волоча хвостом, я черчу побережья, и холмы повторяют изгиб моих плеч. А ты! я вечно нахожу тебя неподвижным или кончиком когтя рисующим алфавит на песке.
Сфинкс
Все оттого, что я храню свою тайну! Я думаю, исчисляю.
Море волнуется в лоне своем, нивы под ветром колышутся, караваны проходят, пыль разлетается, города рушатся, — мой же взгляд, которого никому не отклонить, устремлен сквозь явления к недостижимому горизонту.
Химера
Я легка и весела! Я открываю людям ослепительные перспективы с облачным раем и далеким блаженством. Я лью им в душу вечные безумства, мысли о счастье, надежды на будущее, мечты о славе и клятвы любви и доблестные решения.
Я толкаю на опасные странствия и великие предприятия. <…> Я ищу новых благовоний, небывалых цветов, неиспытанных удовольствий. Ежели где-нибудь замечаю я человека, коего дух упокоился в мудрости, я падаю на него и душу.
Сфинкс
Всех тех, кого волнует жажда бога, я пожрал.
Крепчайшие, чтобы добраться до моего царственного чела, всходят по складкам моих повязок как по ступеням лестницы. Усталость овладевает ими, и они, обессиленные, падают навзничь.
<…>
О Фантазия! унеси меня на своих крыльях, чтобы развеять мою печаль!
Химера
О Неведомый! Я влюблена в твои очи! Как гиена в жару, я верчусь вокруг тебя, возбуждая к оплодотворению; жажда его снедает меня.
Раскрой пасть, подыми ноги, взлезь мне на спину!
Сфинкс
Ноги мои, с тех пор как они вытянуты, не могут уже подняться. Мох, как лишай, обметал мне всю пасть. Я столько размышлял, что мне нечего больше сказать.
Химера
Ты лжешь, лицемерный Сфинкс! Почему ты вечно зовешь меня и вечно отвергаешь?
Сфинкс
Это ты, неукротимая прихоть, только и знаешь, что вьешься, мимо! [47]
47
Г. Флобер. Искушение святого Антония / Перевод М. Петровского. — М.: Правда, 1956.