Сфинкс
Шрифт:
Связь прервалась, прежде чем Барри успел ответить. Я посмотрел через плечо и с облегчением увидел, что Андерсон крепко спит на полотенце, а стиравшая белье крестьянка исчезла.
Я прилетел в Александрию через четыре дня. Взял такси и доехал из аэропорта до улицы Корнич, где жил Барри. Многоквартирный дом был построен в начале двадцатого века в стиле неоклассицизма и очаровывал своим осыпающимся великолепием. Барри много лет снимал здесь жилье, и у него был уговор с хозяйкой — сирийкой-христианкой мадам Тибишрани. Пышная вдова лет шестидесяти, живущая на первом этаже со
Квартира располагалась на третьем этаже и имела большой балкон, заворачивавший за угол здания. Я вышел из такси.
Солнце садилось, и его кроваво-красный глаз висел над морем, уже подернутым темнеющими ночными облаками. Над городом, отражаясь эхом, несся призыв к молитве — мелодичное причитание, неизменно затрагивающее какие-то струны в моей душе. Господствующее положение на площади занимала величественная белая мечеть Аббу эль-Аббас с двумя куполами и стройной башней минарета, словно тянущейся ввысь, к Богу.
К мечети небольшими группами шли верующие. Свежий, приправленный ароматом далеких стран ветер донес запах моря. Я обернулся на дом Барри, и у меня упало сердце — я сразу заметил: что-то не так. Обычно висевшие там птичьи клетки исчезли, ставни были закрыты. Ничего подобного я раньше не видел.
Швейцар пропустил меня внутрь без единого слова и снова занял место на черном пластмассовом стуле у лестничной клетки. Я взбежал по лестнице на третий этаж. Дверь квартиры Барри была закрыта. Волшебный глаз, врезанный в нее, чтобы оберегать жилье от зла, смотрел на меня, словно смеясь над моими растущими страхами. Я постучал медным молоточком, но никто не ответил.
На лестнице заскрипели ступеньки. На нижней площадке показалась платиновая шевелюра мадам Тибишрани, а затем появилась и вся хозяйка дома, неподходяще одетая в изящное черное вечернее платье. При виде меня она вздрогнула и судорожно вздохнула.
— Месье Оливер, вы меня напугали. Представить себе не можете, как это было ужасно!
Она поспешила ко мне и встала рядом на площадке у квартиры Барри. Даже в полумраке лестницы я заметил, что ее глаза распухли от слез.
— Мне нужен Бадри. Он дома?
Мадам Тибишрани вздохнула и погладила меня по руке.
— Бедный месье Оливер, разве вы ничего не слышали? Барри больше нет с нами.
— Что это значит?
— Несчастный случай. Полиция утверждает — самоубийство, но я не верю. Барри никогда бы себя не убил. Никогда!
Новость подействовала как удар электрического тока. У меня закружилась голова, и я привалился к стене — не мог поверить, что Барри умер. Невозможно было представить, что такого крепкого, энергичного человека вдруг нет на свете.
— У вас есть ключи? — Стараясь справиться с горем, я всеми силами сопротивлялся шквалу воспоминаний — не хотел думать о том, как мы здесь вместе напивались под музыку «Роллинг стоунз». Спорили о политике, после чего Барри вставал на голову и отпускал что-нибудь совсем неподходящее к нашей беседе, отчего
— Конечно, у меня есть ключи.
— Впустите меня, пожалуйста.
— Но полиция…
— Мадам Тибишрани, я вас прошу. Мне необходимо посмотреть, что там случилось.
Она потупилась, не сводя глаз со ступенек лестницы. На ее лице появилось обычное в Египте выражение страха. Затем она повернулась ко мне и прошептала:
— D'accord. [15] Только не говорите ни одной живой душе, что это я вас пустила. Полиция являлась уже несколько раз, и у меня возникло впечатление, что у Барри были проблемы с властями.
15
Хорошо (фр.).
Она вытащила из кармана связку ключей и, прижав к личинке платок, чтобы заглушить звуки, открыла дверь.
В нос ударило жуткой вонью — плесенью, когда-то сожженными здесь благовониями, застарелым запахом сигарет и кошачьей мочой. Но было еще нечто такое, что ранило мои чувства, — ощущение совершившегося в этом месте насилия. В воздухе витала смерть, и у меня по затылку побежали мурашки. В квартире царила почти непроглядная тьма — окна занавешивали тяжелые бархатные шторы. Когда я шел через гостиную, ноги натыкались на разбросанные по полу книги.
— Когда квартиру обыскивали, то перевернули все вверх дном. А мне приказали ничего не трогать. — Мадам Тибишрани так и не решилась переступить порог. — Никакого уважения к частной собственности, никакого уважения к усопшему.
Я раздвинул шторы и, открыв балконную дверь, впустил в комнату морской бриз. Свет проник внутрь, и я увидел, что в квартире царит полный хаос. Книги скинуты с обрамлявших стены полок и разбросаны по полу, словно незваные гости искали за ними тайник. Подушки с наградами вспороты ножом, содержимое выпотрошено — казалось, что по квартире прошло цунами. Несмотря на растущее чувство страха, я невольно стал искать пятна крови — на стенах, на мебели. Но ничего не нашел. В середине комнаты стояло кресло с аккуратно разрезанным сиденьем. Я рухнул в него, и вокруг меня облаком взметнулась набивка из хлопка.
— Что произошло? — спросил я.
Мадам Тибишрани боязливо вошла в квартиру. Появился кот Барри — тощее черно-белое существо по имени Томас О'Лири — и, мурлыкая, стал тереться о ее ноги. Мадам Тибишрани взяла его на руки и с отсутствующим видом погладила.
— Это произошло два дня назад. Я забеспокоилась, что Барри куда-то делся — обычно по четвергам вечером он заходит ко мне, и я готовлю ему голубя… — Сирийка покраснела. По египетским поверьям, жареный голубь является сильным афродизиаком. — Но в прошлый четверг он, как обычно, в дверь не постучал, и я поднялась в его квартиру… — Ее лицо сморщилось, она изо всех сил старалась сдержать слезы. — Входная дверь оказалась незакрытой, но я не удивилась — вы же знаете, Барри не любил запираться, чтобы любой неудачник мог к нему попасть. Я вошла и обнаружила беднягу.