Сгибла Польша
Шрифт:
— Вольному воля, спасенному рай! — угрюмо отозвался Гелгуд.
— А у нас в Галиции еще прибавляют: "А дурневи — дудка!" — не вытерпел, съязвил Косе.
Запыхтел даже от ярости Гелгуд, но сдержался.
— Как кому мило! — повторил он. — А мы на Шавли идем…
— На Шавли? — раздался общий крик изумления.
— Зачем на Шавли? — не выдержал, спросил сдержанный, вечно холодный, чопорный Хлаповский. — Что нам там делать?
— Брать город, гнать россиян. А если пану генералу больше
— Ни лифов у мещанок, ни полных рюмок, ни пустых слов я не люблю, храбрый пан генерал! — едко отозвался Хлаповский. — Уж все равно сидим в дегте, не отчистимся легко… Умирать, так умирать и в Шавлях можно… Чем плохой город?.. Пойдем в Шавли, если больше умных путей не видно!
— Вот люблю за отвагу генерала! — похвалил Гелгуд. — Разумного человека приятно и послушать. Пусть трубят выступление…
В Цитованах был этот военный совет, после поражения под Плембургом, там, где Гелгуд, позавтракав плотно, с вином, лег в поле под деревом отдыхать во время жаркого боя, а проснулся и ускакал, уж когда казаки показались из ближней рощи…
Много жертв унесла битва при Плембурге!
А по пути в Шавли еще немало дурных вестей дошло до польского отряда… Из Ковно выбили россияне Ролланда… Три больших отряда с трех сторон обходить стали самого Гелгуда…
— Ничего, засядем в Шавлях, покажем зубы этим… лайдакам! — ворчит Кейстутович…
— Но там и обороны нет… Палисад старый, пушек почти никаких!..
— Тем лучше. Легче нам теперь войти туда…
— Да зато сидеть потом будет плохо…
— Как кому! Меня Бог наградил телесами. На нож сяду — не почую! — шутит по-солдатски Гелгуд.
К Шавлям пришли. Там всего 3000 россиян. У Гелгуда и все 15 тысяч наберется. Кинуть бы сразу эту лавину со всех сторон на приступ… и через час сдался бы гарнизон…
Но Гелгуд потерял всякое соображение за последние дни, когда ночное пьянство сменялось тяжелыми дневными переходами и спешкой, к которой не привык важный генерал.
Как под Остроленкой его друг и застольник Скшинецкий, так и под Шавлями Гелгуд — батальон за батальоном, один эскадрон за другим, поодиночке шлет на приступ, на избиение, на гибель и верную смерть…
Всю силу свою сам разбил Гелгуд о старые палисады Шавель!..
Плоцкие пикинеры, словно завидуя славе братьев улан, погибших под Вильной, ворвались в город… Но полковник Крюков, старый кавказец, такой прием приготовил незваным гостям, что из полка только 20 человек на конях вернулись к своим!..
Ксендз Лога, капеллан познанцев, пополненных литвинами, недавно раненный в руку под Вильной, тут же шел со своими батальонами, впереди людей, с Распятием в руке… Поднимает раненых, относит к стороне, перевязывает —
И вдруг увидел, что один жолнер притворился раненым, лег на землю, отполз назад, уходить хочет… Ковыляет, будто в ногу ранен.
Остановил его ксендз-воитель:
— Стой! Ты куда? Не стыдно тебе, сын мой! Оставляешь братьев, предаешь родину, веру, святое дело свободы…
— Болен я, святой отец! — лепечет трус… — Нога вот…
— Душа больна у тебя, пронизана тлением и гнилью… Ты не достоин носить имени воина, солдата, если ложью ответил на мои слова. Дай ружье! Я заменю тебя в рядах… А ты — беги, презренный!
Молча, подавляя восклицание радости, отдал ружье солдат, быстро скрылся за кустами…
В ряды вошел ксендз Лога с ружьем наперевес, как все другие, как хаживал на врага его отец покойный, соратник Костюшки…
Пуля остановила отважного, ударила в грудь, где сердце… Он пал… И уже холодеющего — отнесли его солдаты, положили под деревом на густую, высокую траву.
Это было уже под вечер 8 июля, когда в бойне под Шавлями, устроенной ошалелым Кейстутовичем, выбыло больше 52 офицеров и треть людей польского отряда…
Офицеры, старые и молодые, подъезжают к вождю, кричат ему:
— Что делает генерал?.. Это безумие… Бойня, не сражение. Надо ударить разом, всею силой!..
— Я знаю, что надо делать с такими солдатами, которые не могут взять старой бани… С офицерами, которые смеют учить вождя! В Пруссию надо уходить — и конец! — вырвалось у Гелгуда в пылу спора. Затаенная мысль вышла наружу.
Поднял седую голову полковник калишан, храбрец Злотвинский, молчавший до тех пор, громко заговорил:
— В Пру-сси-ю!.. Сложить меч у немцев… Когда еще столько сильных, крепких рук держит ружья и палаши!.. Ге-ге!.. Хорошо говорит Кейстутович… Недостойно ведешь ты себя, генерал! Литву губишь, Польшу губишь, дело народное… Смертельный удар ему наносишь, глубже, чем до этих пор разили враги!.. Мараешь лучшие страницы нашей истории… Стыдись! Фуй!..
Багровый сидит в своей коляске, вращает здоровым глазом Гелгуд и вдруг хрипло выкрикнул:
— Сме…ешь мне! Под арест… Все под арест!.. Презрительно поглядел, кинул шпагу в коляску вождю
и молча отъехал Злотвинский. Махнув безнадежно рукой, последовали за ним другие…
А бой идет… Солдаты громко кричат, проходя мимо Гелгуда на убой к стенам шавельской цитадели:
— Мясник! Убийца!
Устали россияне разить, их пушки даже словно охрипли от своего грохота и рева. Еще напор, и войдут поляки в город. Но кто-то сказал Гелгуду, что подходят россияне на помощь шавельскому гарнизону.
И затрещали барабаны, зазвенели тревожно трубы, заговорили:
— На-зад… на-зад… назад!