Сгоревший клиент
Шрифт:
– Дело? – спросил я.
– Да… Хотел тебе еще днем сказать… Но под виски бы не пошло. Лучше сейчас. Ты мне доверяешь, и я тебе могу доверять. В общем, я узнал, кто убил моего брата.
– Даже так? – спросил я, чтобы хоть что-нибудь спросить. Мне стало немного неловко. Руки словно сами взяли со стола статуэтку кота от Зарецкого.
– Точно. Я ведь не в Воронеж езжу. В Варшаву. Даже, если точнее, в Конин и Коло, где обычно наши перегоны тусовались.
Эдик тоже сел на табурет, почесал волосатую шкуру под майкой. Н-да, а я-то всю дорогу до дому размышлял, как лучше подвести разговор к теме доверия между соседями по квартире. Ну что ж, меня опять опередили.
– Полтора года назад, – произнес Эдик, отхлебывая чай, – я законсервировал
– Я готов, – сказал я. – В этот момент мне очень хотелось, чтобы в этом мире остался хотя бы один человек, которому я мог бы верить. Я перевернул кота. На слегка поврежденной подошве статуэтки было затейливо выбито латинскими буквами слово, похожее на «Амур». Хвостик последней буквы то ли откололся во время памятной аварии, то ли его вообще не было… То ли это вообще русские буквы.
– Мне понадобится помощь, – помолчав, глухо сказал Эдик. – Серьезная помощь. Речь идет, как ты сам понимаешь, о соучастии в не очень благовидном деле с точки зрения закона не самой дружественной страны.
– То есть, ты собираешься пристукнуть одного типа, и тебе нужен помощник, который бы в этот момент держал его за руки, чтобы он не брыкался? – спросил я, расстилая на столе старую газету.
– Нет. Дело будет куда более простым и безопасным. Но в любом случае очень скользким. Я даже не представляю, кто бы мог на это пойти. Разве что тот, кто у меня в диком долгу. Но ведь таких просто нет!
– Будут, – сказал я, разбивая кота колотушкой для отбивных котлет.
Глава двенадцатая
– Вторая камера переключена, – сообщил я, дважды проверив, так ли оно на самом деле.
– Понял, – коротко ответили в гарнитуре, висящей у меня в ухе. Затем еле слышно загудел двигатель в третьей лифтовой шахте. Замолчал – кто-то входил в кабину. Пятнадцать секунд – и открылись двери лифта. Как и следовало ожидать, Эдик ждал меня внутри. Едва я перешагнул порог, как он молча нажал кнопку этажа парковки, и лифт пошел вниз.
Я тоже не произнес ни слова. Пусть цифровая камера вместо реальной картины с двумя злоумышленниками в масках а-ля ОМОН и передает изображение внутри якобы пустой кабины, но звуки голосов вполне могли быть зафиксированы каким-то иным способом. Даже аналоговым.
Кабина остановилась, и мы вышли в полутемное помещение подземного гаража. Чуть ранее мы нейтрализовали еще одну телекамеру – над входом в лифт, а если верить информации, украденной мной вчера вечером, парковка была оснащена лишь двумя камерами. Вторая, судя по схемам сети безопасности, находилась на въезде, но я никак не мог взять в толк, почему ее не включили в СКС здания, а отдали мониторить дежурному охраннику, что сидит в будке снаружи. Впрочем, через автомобильные ворота проходить я не собирался, а потому мало беспокоился об этом.
Я беспокоился о другом. Если я все правильно понял, общая площадь парковки и подсобных подвальных помещений где-то на пятьдесят квадратных метров была меньше площади любого из этажей здания. Это могло означать как раз то, что где-то рядом есть одна или две-три комнаты, не попавшие в комендантский план. Для чего используются эти помещения – только руководству «Обсидиана», видимо, известно.
«Обсидиан». Не самое, пожалуй, благозвучное название в мире, но для столицы, где существуют вывески из почти любого набора букв, не такое уж и шокирующее. И родилось оно не у нас, а во Франции, где, собственно, и располагаются по сей день корни и главный офис компании. Этого на официальном сайте я не нашел. Не нашел я там и того,
Информация, выуженная из закрытой локальной сети фирмы, была очень скупой. Про генерального директора российского офиса «Обсидиана», по имени Борис Волохов, вообще толком ничего и нигде не было написано. И уж конечно, верхом наивности было надеяться на то, что среди документов я найду распоряжения о поджогах старых зданий в столице, об убийстве никчемного алкоголика и немногим более существенного чиновника, а также похищении простой московской девушки, про которое вряд ли знает месье Фарух – а зачем большим начальникам заморачиваться подобными мелочами?
Да, информация была скупой… Но не такой уж пустой – все же она помогла мне во многом. Я узнал, по какому принципу передается изображение с камер; понял, как можно попасть в служебный лифт, минуя холл; изучил список машин, въехавших на парковку за последние дни. Эта информация была, что называется, «для служебного пользования», для посторонних не предназначенная, а потому никто сильно не обеспокоился тем, что излишняя скрупулезность при контроле над посетителями бывает вредна. Ведь посторонний и притом заинтересованный обязательно задался бы вопросом: почему машина, не принадлежащая сотруднику какой-либо располагающейся в здании компании, заехала на служебную парковку, да там и осталась более чем на двое суток? И не простецкая машина, надо сказать. Именно она привлекла мое внимание при ознакомлении с внутренней документацией, и именно возле этого авто остановились мы с Эдиком, попав на парковку.
Москву трудно удивить. Не раз и не два стоя в пробках, я видел, какими презрительными взглядами обменивались, к примеру, старый лысый толстяк в блестящей черной «Чайке» и девчонка лет девятнадцати за рулем огромного «Континенталя» шестидесятого года выпуска. Я обращал внимание, как приветствовали друг друга владельцы «Бентли» и «Майбахов», замечал перебранку между водителем несерийного экземпляра «Феррари» и обладателем выпорхнувшего невесть из какой дыры времени «Мерседес-Бенца» имени Штирлица. Но такую машину я воочию видел впервые. Нарочито стилизованная под модерн пятидесятых, она сверкала черным лаком и скалилась хромом решетки радиатора. Тойотовцы в свое время сделали лишь несколько десятков экземпляров юбилейной модели одного из своих флагманов, выполнив их примерно в том виде, в каком тот впервые явился миру, и дали малосерийному автомобилю имя «Ориджин». Неизвестно какими путями одна из этих уникальных машин попала в Россию; по пути она едва не застряла в Новосибирске, и чудом не завернула в Грозный, но в конце концов докатилась до Москвы, где ее выставили за семьдесят тысяч евро, и несколько дней спустя продали. Да не кому-нибудь, а госпоже Елене Минкеевой, уверенной, что новый экземпляр для ее коллекции обошелся не так уж и дорого.
Это для тех, кто понимает. Эдик понимал. Он не был чужд дикого автобизнеса в девяностые годы, да и в новом тысячелетии не гнушался столь же «цивилизованным» перегоном как с Запада, так и с Востока, а потому в подобных вещах разбирался. И пусть он вряд ли имел сейчас возможность отслеживать, кому в руки попадают редкие машины, ввезенные в страну помимо кассы официальных дилеров, но единственный в Москве «Ориджин» я не так давно видел во дворе особнячка Минкеевой, когда Лена мимоходом прихвастнула приобретением; лекцию об этой модели «Тойоты» Эдик прочел мне позже.