Шабаш Найтингейл
Шрифт:
Неужели он… догадался о ее «особенности»?
– А еще не могу перестать думать о странной ситуации в лечебнице и о ваших словах, – добавил он, и голос прозвучал едва ли не грозно.
– Вы навели обо мне справки… – со вздохом подвела итог Патриция. – Кажется, весь Нью-Авалон знал, кроме вас.
– Я всего лишь сложил два плюс два, мисс Альфано, – возразил мужчина. – «Многие пытались», по вашим словам… А кто пытался сделать это на самом деле?
Еще очарованная всколыхнувшимися чувствами и танцем, Рицци напомнила себе об осторожности. И в то же время совершенно не понимала, отчего не
Вот бы он сказал ей хоть что-нибудь прямо… Сказал бы хоть что-то без этой двусмысленности, которая, как ей казалось, присутствовала в его словах постоянно…
– Что вы имеете в виду, мистер Прамнион? – упрямо уточнила она.
Шерл приблизился сильнее, и всякое расстояние между ними полностью сократилось.
– Кто-нибудь еще, кроме вас, пытался разрушить ваше проклятие? – спросил он, глядя ей в глаза.
И в этот момент ведущий объявил смену партнеров.
Несмотря на представление, разыгранное сестрой, свадьба продолжалась и следовала заранее продуманному плану. Шампанское, вино и виски лились рекой. И гости довольно быстро забыли о тревожных мыслях. Все радовались за молодоженов, за себя, присутствующих на таком грандиозном событии, и за весь Нью-Авалон, жизнь на котором, казалось, наконец-то начала налаживаться.
Вильгельмина и Файра, как величавые матроны, со снисходительным благородством принимали все те почести, которые им оказывали в общении, – незнакомые прежде, до чудесного воскрешения, теперь эти две женщины, близкие по психологическому возрасту, прекрасно спелись. Рубина блистала в высшем свете, утонченно порхая от одной компании к другой, и уделяла каждому ровно столько внимания, сколько требовалось, чтобы никто не почувствовал себя обделенным. Ричард и Алана проводили все время вместе, очевидно, наслаждаясь своими ролями родителей молодой семейной четы. Не улыбался только Дрейк.
Вчерашний жених, а теперь уже муж, выполнял необходимые обязательства хозяина приема с видом терпеливым и даже отстраненным. Он не саботировал праздник, но и явно не радовался ему, как все остальные. Деметра Лоренс отлично это замечала.
Оставшись без компании, она без толку бродила из зала в зал, то и дело натыкаясь на очередные традиционные церемонии. Например, понаблюдала за тем, как разрезают свадебный пирог.
По устоявшимся обычаям, это был не торт со слоями и кремовой начинкой, а именно бисквитный пирог в белой сладкой мастике, с орехами, изюмом и прочими сухофруктами. Пятиярусный и потрясающе красивый снаружи, он являлся суховатым и довольно обычным на вкус внутри. Верхний ярус молодоженам обязательно надлежало сохранить, например, заморозить, чтобы вновь отведать его на рождение первенца или на годовщину, в зависимости от обстоятельств и желания.
Остальную часть пирога тоже не полагалось есть на месте – ее отдавали в распоряжение слуг, которые нарезали угощение на равные части и упаковывали в отдельные коробочки с белыми лентами, чтобы на выходе гости могли забрать их с собой домой.
Первый же кусок должны были отрезать муж и жена вместе, одновременно держась за нож, как дань первому совместному делу. А затем угостить и накормить этим кусочком друг друга. Обычно
Но пока Рубина сияла от счастья и улыбалась, явно не замечая ничего вокруг, Деми уловила в глазах Дрейка едва различимую тоску. Он смотрел на свою жену с какой-то дежурной, напускной радостью, и становилось ясно, о чем он думает. О завтрашнем серьезном разговоре, который непременно должен будет произойти.
Зная то, что не было известно сестре, и что наверняка стало бы для нее полной неожиданностью, Деметра имела право от души позлорадствовать. Но внезапно решила для себя, что вовсе не хочет так поступать. Ей стало жалко Рубину, которая сделала все, чтобы ее свадьба была сказочной, восхитительной, идеальной. Всего несколько часов, и эта сказка могла разрушиться для нее навсегда.
Как и Кэрри Райнер, Рубина Вэлфорд мастерски принимала неправильные решения. Деми отлично помнила, к чему привела череда таких решений ее бедную погибшую подругу, и не желала для сестры, пусть и чрезмерно провинившейся перед ней, подобной судьбы.
Что действительно беспокоило, так это то, что за все время, проведенное на балу, Деметра ни разу больше не увидела Дориана, хотя бы в толпе и краем глаза. Одновременно с ним после танца пропала и Лика Спирита, что настораживало сильнее.
Деми старалась не зацикливаться, убеждая себя, будто на деле все может быть лучше, чем способна себе напридумывать. Однако, как оказалось, пропажу заметила не она одна.
– Кажется, шафер пропустил свой главный тост, – заметил кто-то, стоявший рядом. – А ведь я говорил Дрейку, что назначать именно Дориана на такую ответственную роль – верх глупости.
Посмотрев в ту сторону, Деметра увидела светловолосого парня, на вид чуть старше ее, в серо-голубом костюме. Она узнала своего кузена, Леона Бланшара, с которым до сегодняшнего дня едва ли перекинулась хотя бы парой фраз. Все, что она знала о нем, сводилось к тому, что жил он где-то в Эмайне и являлся коллегой Дрейка.
Выражение лица у парня было насмешливым, если не сказать ироничным, и напрашивался вывод, что он также догадался о тщательно скрываемом мрачном настроении своего коллеги. В руке Леон держал пустой бокал.
– Не думаю, что у Дрейка был большой выбор кандидатов в шаферы, – с сомнением проговорила Деми, стараясь при этом вежливо улыбаться.
– Он мог бы предложить это своему лучшему другу, а не старшему братцу, который вечно на него забивает. Дориан даже не пришел на мальчишник, на котором я, между прочим, был, – фыркнул Леон в ответ.
– Не знала, что у него есть лучший друг, – честно и с удивлением протянула Деметра.
О таких подробностях жизни Дрейка она и вправду еще не слышала. Они ведь толком не успели пообщаться с момента встречи на «мосту»…
Она взглянула на него, стоящего в отдалении, возле десертного стола, и вновь подумала, что в бывшем парне что-то изменилось. Он будто бы действительно стал старше, осмысленнее, серьезнее. Завел новых друзей, устроился на работу, женился… В нем не осталось ничего от того городского мальчишки в толстовке и джинсах, с растрепанными волосами и серьгой в виде волчьего клыка в ухе, который как-то вечером подошел к ней в парке.