Шаг к удаче
Шрифт:
— Но вполне же можно самостоятельно, да?
— Можно. — Она посмотрела на него долгим взглядом. — Здесь важнее всего практика, а не какие-то теоретические знания. Теория, как правило, опрокидывается столкновением с жизнью, причем в изрядной своей части.
— Так происходит почти во всех сферах человеческой жизни, — вмешался в разговор сосед Ильи слева. — Хотя бы потому, что в теории можно выработать лишь некое среднее арифметическое реальной жизненной ситуации. Опыт не заменят никакие теоретические знания.
— Как правило, приобретать опыт,
— Всё на свете сделали живые существа, наделив свои произведения частью своей индивидуальности.
— Ну так можно чёрт знает до чего договориться! — рассмеялась она. — Вы, Мирдамар, известный любитель болтать незнамо о чем, лишь бы болтать.
— Кстати, я слышал, вы учились в школе Энглейи, — сказал мужчина, обращаясь теперь уже к юноше, а не к его собеседнице.
— Учусь. Как это говорят — заочно.
— Прежде я очень интересовался феноменом Видения. Действительно, мало кто из исследователей способен объяснить, откуда берутся истоки этого своеобразного искусства — с одной стороны, вполне магического, с другой — в чем-то совершенно иррационального…
— Ты говоришь об этом молодому человеку, который изрядную часть своей жизни считал иррациональной саму магию, — заметила женщина. — И сам факт её существования.
— Оставьте, госпожа Шаидар, магия — это точная наука. Но никому ещё не удавалось систематизировать и описать искусство Видения. И здесь стоило бы предъявить претензии Видящим. Такое впечатление, что они боятся делиться своими тайнами, чтоб не перестать быть нужными.
— Ерунда какая! — воскликнул Илья, не подумав, что говорит, может быть, не слишком тактично — Зачем им что-то скрывать? Всё равно их наработками могут воспользоваться только люди с соответствующими способностями. Но и расшвыривать информацию, которая не может быть понята, — кадкой смысл?
Мужчина обратил на него свои невыразительные глаза и, помолчав, сказал:
— Нет ничего принципиально непонимаемого. Есть только непонятое.
— А как вы можете понять то, что можно только Сочувствовать?
— Существует немало различных способов, К примеру, вдохновения писателя или художника я испытать не могу. Но об этом много сказано в художественных произведениях, изображено на картинах, словом, если художник или писатель талантлив, он сможет донести свои мысли и ощущения до зрителя и читателя. Так что если есть что-нибудь эмоционально недоступное другим и оно до сих пор не объяснено или не показано, это говорит либо о скрытности носителей информации…
— Либо о том, что не появился ещё талант, способный это объяснить, — снова вмешалась леди. — Вот появится у нас даровитый писатель-Видящий, и мы сразу всё узнаем.
— Возможно, дар Видящего как раз и не позволяет ему выражать свои ощущения
— Слушайте, вы какого доктора сочтете лучшим — того, который умными словами умеет объяснить, что за такая болезнь у пациента, или того, который чувствует, что у него не так, и поэтому точно знает, как лечить, но объяснить, как он чувствует, не может? — вдруг обозлился Илья. Ему показался обидным тон этого мужика, который к тому же судил о вещах, в которых не понимал ничего.
Шаидар бесцеремонно расхохоталась.
— Он тебя уел! Ну согласись!
— Пожалуй, — сдержанно улыбнулся Мирдамар.
Беседа за ужином текла непринужденно и настолько неэмоционально, что можно было решить, будто никого из присутствующих ни одна из поднимаемых тем не способна хоть как-то зацепить. Даже о важных, казалось бы, делах они разговаривали как о ничего не значащей, хоть и забавной, ерунде. Зашёл, конечно, разговор и о лорде Ингене, и о приближенных к нему людях. Как Илья понял по тону разговоров, лорд Даро не принимал у себя сторонников главного роялиста Ночного мира, хотя роялистов по убеждению среди гостей оказалось немало.
Покалывая вилкой мясо под каким-то очень вкусным соусом с овощами, юноша внимательно вслушивался в разговоры о политике, хотя изрядная их часть казалась ему очень уж смутной. Общее спокойствие и невозмутимость не позволяли с уверенностью определить, какие темы считаются тут важными, а какие — второстепенными, к тому же рядом не было Санджифа, способного подсказать или прояснить ситуацию, он сидел довольно далеко от своего друга.
— Я одно могу сказать! — заявил молодой парень, сидевший напротив Ильи. — Все эти разговоры насчет господина Ингена бессмысленны до тех пор, пока мы не поймем, чего же он на самом деле хочет.
— Легко предположить, что именно, — сказал Мирдамар.
— Простите, вы ему приписываете какие-то свои соображения, которых он не высказывал. Если бы лорд планировал захватывать власть, он бы предпринимал к этому какие-нибудь шаги, вы не находите? Пока — ничего. А удобные моменты ему представлялись и не единожды. Помните годовщину Дня-у-воды? Никогда его влияние не было настолько большим, как тогда.
— Хочу отметить, что войска Совета тогда стояли почти у самого столичного ориора, — произнес отец Санджифа. — Не упускайте это из виду, госпошлин Тервилль.
Для человека, у которого есть хороший план, это не стало бы помехой, — рассмеялся молодой лорд. — Просто надо признать, что у господина Ингена есть свой стиль и свои убеждения, в этом ему не откажешь.
Илья с любопытством посмотрел на Тервилля. Он почему-то вызывал симпатию.
— Вам нравится Инген? — спросил юноша-аурис.
— Нравится? Я бы не сказал. Признаю за ним благородство и последовательность, и стиль — я это уже говорил. Стиль не столько в поведении, сколько во взглядах; думаю, вы понимаете, о чём я говорю.