Шаг с крыши

Погодин Радий Петрович

– Врешь, где наган-то? – крикнула девчонка. Задрала свою рваную кофту, обнажив тощий живот. И еще ногой поддала какую-то бархатом обитую ломаную банкетку.

– Да я ж у нее сам наган отобрал, ваша благородия.

Поручик махнул мизинцем.

– Утомляешь – уже рассказывал… А это что за шпак? – он тронул Витьку носком начищенного своего сапога.

– Так что, полоумный, ваше благородие. Осмелюсь доложить! – Казак клацнул каблуками подкованными. Подбородок вздернул, словно ему снизу кулаком дали. – Наши в дозоре находились, из третьей сотни. В кустах. Как раз

перед рассветом этот самый ворвался посеред них, как бомба. Вроде с неба свалился. Орет что есть мочи. «Где тут Чапаев?» – орет. Наши, стало быть, ему по башке кулаком, чтоб не орал. Они в дозоре, в засаде, а он орет. Казаки его мне доставили в беспамятстве, для дальнейшего прохождения. Он все бормочет – бредит. Я прислушивался – может, проболтается – как знать. Осмелюсь доложить, ничего ценного – плетет одну только нелепость.

Витька чуть приподнялся на руках.

– Огонь… Огонь… Анука. Убили, черти. Эх, люди-дикари… Ее-то за что убили?

– Подними его, Круговой, – приказал поручик.

Казак поднимать не стал. Он будто приуменьшался ростом и сконфузился.

– Ваше благородие, может, тифозный он? Я сейчас смекнул, зараза это – болезнь…

– Не утомляй…

– Ваше благородие, сами изволили слышать – все время бредит. Вот истинный крест – тифозный он.

Встала женщина, попробовала Витьку поднять, да одна не смогла – светлоголовый парень ей помог.

– Гимназист вроде, – сказал казак. – Ишь, как чудно вырядился. Может, тронутый.

Витька рванулся, закричал:

– Не смейте! Отпустите! Вы не имеете права меня женить. Я не хочу!.. А ты, Анетта, я тебе скажу. Ты себе на уме. Ты лжива, как твои слезы…

– Буйство на почве безумия, по причине тифа, – уверенно объяснил казак.

Поручик посмотрел на него брезгливо.

– На почве безумия! По причине тифа! Эх ты, сукно. – Затем он бросил взгляд на женщину, как бы призывая ее стать свидетелем своей образованности. – Я полагаю, гимназист роли в спектаклях играл. Если бы не образование, я бы, пардон, в артисты пошел. С детства в себе склонность к этому наблюдаю. Восторги, кумиры, аплодисменты. Ля-ля-ля-ля…

– Воды бы, – сказал светлоголовый парень.

– Пожалуйста, доктора, – сказала женщина.

– А в морду-с? – Поручик восторженно повертел перед лицом светлоголового кулак с перстнями. – Положить гимназиста и не касаться. Может, он дворянского происхождения.

– И не касаться! – казак каблуками клацнул, словно выстрелил. – Может, гимназист дворянский сынок.

Наверху звякнула щеколда. Девчонка прокралась по лестнице во время того разговора и, приоткрыв дверь, выскочила наружу.

– Держи! – завопил казак.

Чья-то сильная рука впихнула девчонку обратно. Девчонка покатилась по лестнице, голося:

– Мне на двор! Фараоны несчастные.

Казак еще раз каблуками клацнул.

– Думала – умная, а сама – дура. Нешто там часового нет?

Светлоголовый парень положил Витьку на пол. А девчонка, проходя мимо, пнула Витькину фетровую мушкетерскую шляпу ногой.

– У некоторой буржуазии от революции нервы сдают, – сказала она. – Революция – это тебе не в ложе-бенуаре

конфеты кушать.

Поручик поморщился.

– Не утомлять! – рявкнул казак.

Девчонка ему язык показала и отскочила.

– Ну я тебе, чертова девка, шомполов нагадаю.

Приложив пальцы к вискам, поручик подождал, пока стихнет шум, а когда стихло, спросил, растягивая слова:

– А вам, сударыня, мои распоряжения мимо уха?

– О, боже мой, неужели вы не видите – ему требуется помощь.

– Не сдохнет. Еще не выяснено, кто он.

Женщина побледнела. Глаза ее засверкали темным огнем. Она распрямилась, простерла руку над Витькой:

– Поручик, побойтесь бога! Неужели это говорите вы – русский офицер? Кощунство. Разрушены святыни! Неужели честь офицера уже ничто? Вы вспомните те гордые слова: «Русский офицер тверд, как алмаз, но так же чист. Он строг, но не жесток. Он воин, но не палач!»

Поручик поклонился, расправил свои темно-красные галифе из заграничного бостона:

– Пустые фразы. Пустое мушкетерство!

Витька поднял голову.

– Эх, мушкетеры – собаки короля. Где ваша честь?.. Смотрите, смотрите! Синие вороны. Их много. Все небо закрыли. Сюда летят…

Женщина опустилась в кресло. Поручик коньяку выпил и беспокойно задумался. Он оттопыривал то один мизинец, то другой, то сцеплял все пальцы в замок.

Девчонка первой заметила в туманных гимназистовых глазах пробуждение. Он глядел на нее в упор и губами дергал.

– Где я?

– А в каталажке, – объяснила ему девчонка. – Вашей благородии ваши же благородия казаки по кумполу треснули, и вы, господин гимназист, с ума стронулись. Ваши буржуазные нервы не вытерпели.

– А… замолчать, гадюка! – Казак ухватил девчонку за косу и тут же взвыл и затряс рукой – девчонка его укусила.

– Да я ж тебя, большевистская вошь, с потрохами съем!

Светлоголовый парень девчонку заслонил.

– Не подавитесь, ваше благородие.

– Всех вас порешить в одночасье… – Казак скрипнул зубами.

Витька встал. В его голове еще крутились вихри. Острыми клиньями вонзалась тьма, прерывала мысли, и они рассыпались искрами и снова свивались прерывистой цепочкой. Тело Витькино ныло от побоев, от пережитых страхов.

– Где я? – спросил он. – Где Чапаев?

– Вы находитесь в Уральске, – ответил ему поручик, не глядя на него. – Насчет Чапаева не стоит волноваться. Он далеко… Круговой!

Казак подскочил, клацнул каблуками.

– Насчет сударыни у полковника распоряжения были?

– Так точно – были. Велели привести.

– Тэк-с, тэк-с… Поди наверх… Сударыня, прошу вас.

Женщина подошла к поручику. Он оглянулся и, удостоверившись, что казак вышел, сказал:

– Положение ваше, сударыня, увы – сомнительное. И лошади отравлены, и раненый бандит… и, говорят, вы пощечину влепили полковнику?

– Да. Он плюнул на ковер.

– Увы, увы… Хотелось бы вам помочь. Ну, а вы, естественно, мне, как говорится – «от благодарного населения»… – Поручик пошевелил пальцами в перстнях – каменья заиграли рубиновым, изумрудным, алмазным и прочими цветами.