Шаг в неизвестность
Шрифт:
Во всем виновата она сама. Она буквально набросилась на него, выпрашивая у него то, что он не собирался ей давать! На секунду ей удалось завести его, и он полез под футболку, трогая ее грудь, которая до сих пор вздымалась от возбуждения. А потом, когда она уже была готова сделать все, что он хочет, он вдруг вскочил, как будто ему стало противно. Никогда она не переживала большего унижения за все свои двадцать два года!
Одинокая слеза скатилась по ее щеке и упала на лепесток камелии, которую она сжала в порыве страсти. Она вытерла щеку ладонью и попыталась расправить лепестки цветка. Может быть, она засушит его
Ральф повернулся к ней. В руках он держал два бокала, наполненные вином. Он совершенно спокоен, подумала Дороти. Она не вынесет, если он начнет шутить или будет смотреть на нее с опаской, как будто она сумасшедшая, которая сейчас накинется на него и порвет одежду.
Но его аристократическое лицо было холодно. Только вежливая полуулыбка играла на губах, которые еще пару минут назад доводили ее до безумия. Он протянул ей бокал и небрежно развалился на противоположном углу дивана.
– Ты могла бы пригласить родных или друзей отметить свой день рождения, - заметил он, стараясь говорить как можно спокойнее, чтобы голос не выдал страстного желания обнять ее, провести рукой по ее густым волосам, изучить каждую частичку ее нежного тела, обладать ею.
Ральф пытался не думать о сексе и говорить ровным голосом.
– Ты имеешь полное право принимать гостей в любое время после работы. Надеюсь, ты знаешь это. Ни Грейс, ни я не намерены держать тебя здесь, как в темнице.
Дороти стало легче. Слава Богу, он не собирался говорить о том, что только что было между ними. Он опять превратился в доброго, снисходительного хозяина, и это было к лучшему: так он позволит ей сохранить хоть капельку гордости. Она тихонько откашлялась и решила вести себя так, как он этого хотел.
– Спасибо. Но мне некого приглашать.
Ральф удивленно поднял брови, как бы выражая этим еще и сочувствие, и Дороти, покраснев, прикусила язык. Не хватало только, чтобы он подумал, что она берет его на жалость.
Чтобы чем-то занять себя, она сделала большой глоток вина. Это было не то дешевое вино, которое они обычно покупали с мамой, не имея возможности купить что-нибудь более приличное. Оно приятно, мягко, словно бархат, обволокло горло.
– Совсем некого?
– выдавил из себя Ральф.
– Прости, Грейс сказала мне, что у тебя умерла мама. А твой отец жив? У тебя есть братья или сестры?
Расстроенная напоминанием о смерти матери, Дороти ответила:
– У меня нет ни братьев, ни сестер. Мы жили вдвоем с мамой.
– Она отпила еще немного вина, чтобы он не увидел, как искривился ее рот, и задрожали губы, а глаза наполнились слезами.
Притворяться совершенно спокойной было разумно. Это спасало ее гордость, но, Боже мой, как это трудно, тем более, когда совсем нет практики.
Наклонившись вперед, с нетронутым бокалом вина в руках, Ральф спросил:
– А как насчет парня?
– Он сам удивился резкости своего тона.
Почему он вообще задал этот вопрос? Конечно, это было не его дело, но он готов был поклясться, что у нее их уже было несколько. Ее наивные зеленые глаза и застенчивость, заставляющая ее все время краснеть, говорили о том, что она была совсем еще невинным ребенком, но, когда они целовались, она предстала перед ним в новом свете - настоящая женщина, полная огня и желания. Он легко завел ее, и, если бы захотел, она бы отдалась ему.
–
– Дороти опустила глаза под его пристальным взглядом, как будто осуждавшим ее.
Но он всего лишь пытался поддержать разговор, и было очевидно, что он не станет напоминать ей об их поцелуе, поэтому не было никакой необходимости сжиматься при каждом его слове.
Интересно, у нее есть поклонники?
– подумал Ральф. Он не смел спросить. Да разве это было важно? Он заметил, что она опять покраснела. Длинные ресницы были опущены, губы полураскрыты… желанные…
– То есть, у тебя сейчас нет мужчины?
– Слова сами слетели с губ.
Ральф почувствовал досаду. Почему он не может сменить тему? Он вел себя совсем не так, как собирался, и не мог понять, почему.
Дороти в отчаянии допила оставшееся вино. К чему этот допрос? Почему он не замолчит, дав ей возможность пожелать ему спокойной ночи, поблагодарить за вино и удалиться в свою комнату. Зачем ему интересоваться ее личной жизнью? Конечно, незачем.
В мелодрамах такие вопросы задают богатые мужчины бедным девушкам, чтобы узнать, могут ли они на что-то рассчитывать. Но это была реальная жизнь, где все совсем не так красиво и хорошо, как в кино. Богатым, красивым, образованным бизнесменам не нужны простые девушки. Видимо, не имея возможности самому провести собеседование, он теперь решил лично проверить, достойна ли она служить в таком приличном доме.
Вдруг Дороти в голову пришла ужасная мысль, от которой заломило все тело. Что, если после ее поведения у него сложилось мнение, что она зазывает к себе в постель каждого встречного, и к ее дверям выстраиваются толпы возбужденных поклонников?
В его глазах она выглядит теперь настоящей шлюхой! Дороти глубоко вдохнула, чтобы не расплакаться. Надо успокоить его на этот счет.
– У меня никогда не было молодого человека.
– Щеки ее пылали.
Девочки в школе безжалостно дразнили ее из-за того, что, в отличие от них, она не гуляла с парнями и никогда ни с кем не была в интимных отношениях. Мама запрещала ей дружить с ребятами из соседних домов, считая их всех безнадежно испорченными. Но и без этих запретов Дороти вряд ли бы стала общаться с ними. Они все казались ей какими-то чужими, не такими, как она. Что касается близких отношений, то она не понаслышке знала, как из-за собственной неосторожности и наивности можно загубить свою жизнь. Примером тому была ее мать. Вспомнив опять о несправедливости, допущенной по отношению к Линде, Дороти почувствовала озлобление, которое сделало ее смелее.
– Я бросила учебу, чтобы ухаживать за матерью, - выпалила она, вскочив на ноги.
– Она умирала. Рак в последней стадии. Она могла бы лечь в больницу, но не хотела. Я тоже. Я все время была с ней. У меня не было времени на то, чтобы выходить куда-то. Поэтому можете не волноваться.
– Она перевела дыхание и гордо выпрямилась.
– Я не собираюсь вывешивать красный фонарь на двери этого дома!
Поставив бокал на поднос, она бросила в сторону Ральфа сдержанное «спокойной ночи» и стремительно направилась к лестнице. Никогда она не чувствовала себя более решительно и агрессивно. Она шла по ступенькам, отчеканивая каждый шаг, задрав вверх подбородок. В эту минуту она ненавидела божественного Ральфа Аттенборо! Во всяком случае, так ей казалось.