Шаг влево, шаг вправо

Громов Александр Николаевич

Я не знаю, что думать. Если это живое существо, то оно чересчур механистично.

Если это механизм, то он до омерзения живой.

– Выводите робота, – командует Максютов.

Это не так просто: робот должен повторить пройденный путь. Сейчас нижний сегмент его туловища поворачивается, раскрывается и принимается заглатывать кабель. Робот начинает совершать обратный круг.

Тридцать пять минут.

Сбиться с пути невозможно. Направление указывает кабель. Кроме того, робот и сам прекрасно «помнит» обратную дорогу.

А дорога успела существенно измениться,

Топорищев оказался прав. Исчез боковой ход с колодцем. Слева появился новый – воронкообразно сужающийся. Гладкий доселе пол туннеля вспучен впереди странными округлыми кочками, между ними вьется кабель.

– Пожалуй, лучше на них не наступать… – В голосе Максютова впервые чувствуется неуверенность.

Топорищев молчит.

Высоко поднимая птичьи ноги, робот медленно преодолевает «кочкарник». Дальше туннель ровен и, по идее, не грозит никакими неприятностями.

Сорок восьмая минута. Два ответвляющихся коридора, кажется, совсем не изменились. Или нет… Вон тот вроде стал немного шире…

Пятидесятая минута… Стоп!

Здесь открывается неожиданная ложбина, и когтистые лапы «Кэгона» тонут в какой-то жиже. Впервые внутри объекта слышен звук – плеск потревоженной роботом жидкости.

– Анализ! Продолжать движение!

Робот на ходу берет пробу одним из манипуляторов. Через несколько секунд экран покрывают колонки цифр.

– Может быть, я ошибаюсь, но, по-моему, это просто вода, – заявляет Топорищев. – Только грязная.

– В смысле?

– Органика. Не забывайте, объект накрыл часть болота…

– Микрофлора?

– Наверняка. Надеюсь, насчет обеззараживания, – Топорищев громко фыркает, – уже все ясно. Кто там хотел поливать роботов карболкой?

– Может, и лягушки там есть? – злобно спрашивает Шкрябун. Топорищев игнорирует этот выпад.

Идет пятьдесят вторая минута. Робот проходит развилку – ту, первую. Оператор заставляет его обогнуть место гибели первого «Кэгона».

Пятьдесят четвертая минута. Экран на мгновение гаснет, и тут же меняется точка съемки – теперь запись ведет камера, установленная на треноге по-над нашим окопчиком. Перед нею шуршит трава – кабель стремительно уползает в черную пасть Монстра. Вот он натягивается до звона, рвется и хлестко бьет по брустверу. Обрывок мгновенно ушмыгивает в туннель.

– Еще один!.. – И Шкрябун истерически матерится.

Я перематываю ленту вперед – в следующий час не происходит ничего интересного, а на свою торчащую из окопчика обалдевшую физиономию мне смотреть тем более не хочется. Я и сейчас могу посмотреться в зеркало – разница невелика.

Вот в ложбинке стоят сразу два неказистых механизма на колесном ходу а-ля старинный луноход. Это наши – проверенная, еще чернобыльских времен техника. Они на два порядка глупее «Кэгонов» и на три порядка безобразнее, зато несколько надежнее, а главное, в отличие от импортной техники это легко возобновляемый ресурс. Надо думать, Максютов жалеет, что не сразу начал с них.

Оба гибнут – на тридцать седьмой и десятой минуте соответственно. В первом случае в видеозаписи удается зафиксировать смазанный кадр гибели робота, во втором связь с ним попросту

обрывается. Есть новые данные об изменении геометрии ходов: один робот обнаружил в левом коридоре сразу после первой развилки еще одну; второй все десять минут своего функционирования в объекте двигался по прямому туннелю, не встретив никаких развилок вообще. Ничего не ясно, кроме одного: об идее картографирования ходов надо забыть, и чем скорее, тем лучше.

– А вы заметили: среди ответвлений нет ни одного, ведущего вертикально вверх? – не то вопрос, не то утверждение Топорищева.

– Ну и что? – нервно реагирует Шкрябун. Его колотит. На его месте я бы постарался лучше следить за собой.

Топорищев закуривает очередную папиросу и не отвечает.

Готовится последний за истекший день робот, шестой. Он проживет внутри Монстра долго, больше часа, обследует два пустых тупиковых коридора и окончит свое существование в точности так же, как остальные. Я не стану еще раз смотреть, как он медленно ползет по кишкам чудовища, – ничего такого, что стоило бы изучить подробно, в той записи нет. Вместо этого я кручу сцену подготовки робота, которую небрежно пролистнул при первом просмотре – и зря.

Робот развернут так, что в кадр попал лишь краешек Монстра, остальное пространство занимает лужок, и вот по этому-то лужку со стороны бетонки, где замер пыльный автобус, к нам приближается внушительная процессия людей с чемоданами. Кто разрешил? Почему?

Сопровождающий – Коля Штукин – со всех ног бежит докладывать Максютову. Так, ясно… Началось. Покинув окопчик, Максютов идет навстречу. Генерал-майор Родзянко тоже тут как тут.

Впереди процессии на манер форштевня движется невзрачный человечек с брюшком навыкате. На голове человечка сидит шапочка а-ля академик Павлов, пиджачишко расстегнут, галстука нет, брюки мятые, шнурки на ботинках – развязаны. Ну, ясно. Знаю я это академическое кокетство.

Слышу свой кислый вопрос:

– И это все нам?

– Здесь три-четыре деятеля, Алексей Сергеевич, – неприятно смеется невыспавшийся Коля. – Остальные – пешки. Подай, принеси, проведи измерение, настрочи отчет… Вон тот впереди – академик Фогель. Остальная шобла при нем.

– Фогель, Фогель…

– Иосиф Израэлевич.

– Тьфу ты, я не о том! Тоже математик?

– Биолог. В авторитете. Говорят, светлая голова.

– Уже лучше. Наш?

Ненужный вопрос. Финансирование исследований пока идет через Нацбез, а кто платит за музыку, тот и выбирает музыкантов. Времена бескорыстных и беспристрастных ученых прошли и больше не вернутся. И я быстро поправляюсь:

– Они с Топорищевым что, друзья?

Коля фыркает.

– Побойтесь бога, Алексей Сергеевич. У Топорищева – и друзья? Они просто терпят друг друга.

Ладно и так. По идее, так даже лучше – может быть, не сразу сговорятся против нас ученые мужи, коли наши дела пойдут в направлении, не ими, мужами, предусмотренном…

– Кстати, наши Невтоны из Академии Фогеля тоже не особо жалуют, – интимно сообщает Коля.

– Та еще язва? – догадываюсь я.

– Она самая. Прободная. Двенадцативерстной кишки.