Шрифт:
Виктор разлепил глаза и сразу же зажмурился, ослеплённый яркими всполохами ёлочной гирлянды. Снова раскрыл глаза, прислушиваясь к частым глухим ударам в груди. Колоколом гудела голова. Саднило горло. Было трудно дышать.
«Где я?» – заозирался по сторонам.
Окружающая обстановка воспринималась двойственно: вроде, та самая гостиная, где знакомо каждое пятнышко на бежевых обоях, а вроде – совершенно чужая комната, лишь отдалённо напоминавшая гостиную в его доме.
Виктор с усилием проглотил густую горьковатую слюну и едва подавил рвотный позыв. Встал и тут же рухнул на пол, как подкошенный.
«Почему я не чувствую ног? – Он попытался зацепиться за спинку стула, но только опрокинул
Было странное колеблющееся ощущение то присутствия в собственном теле, то осознание себя вне его. Будто он – робкое пламя, которое вот-вот задует сквозняком, но каким-то чудом оно ещё держится на верхушке тонкой восковой свечи.
«Это, наверное, сон такой: не могу же я одновременно и на полу сидеть, и висеть под потолком, наблюдая сверху за собой, сидящим на полу».
– Убери руки с моего пульса: я уже слишком жива 1 … – громко потребовал женский голос где-то в недрах дома.
«Это же Олин мобильник».
Мгновенно жаркая волна затопила ноги. Резкий болезненный толчок в грудь повалил навзничь. В глазах потемнело.
Он очнулся за столом всё в той же гостиной. Телефон наверху не переставал жаловаться:
– Но у меня зима в сердце, на душе вьюга. Знаю я, что можем мы друг без друга.
«Сколько раз просил сменить эту слезливую песню», – Виктор размял затёкшие руки:
1
Песня группы «Моя Мишель».
– Оля, возьми трубку! – крикнул он и прислушался. Не дождавшись ответа, ещё раз позвал жену. Потом сфокусировал взгляд на полупустой бутылке. Вылил остатки водки в стопку и выпил. В животе заурчало.
«Есть или не есть, вот в чём вопрос…»
Телефон наверху, наконец-то, затих.
Покончив с холодцом, Виктор попробовал пару салатов, встал, громко рыгнул, обшарил карманы толстовки в поисках мобильника. Разблокировал экран и от неожиданности выругался:
– Как первое января? Новый год же только сегодня!
Поспешил на кухню, включил свет и посмотрел на висевший на холодильнике квартальный календарь. В конце зимы Оля обычно вешала новый. Сейчас же на Виктора смотрела примелькавшаяся за год фотография бирюзовой морской волны, набегающей на серо-бурую отвесную скалу.
Все числа ноября обведены красным маркером в аккуратный кружок. В декабре неотмеченным остался последний день.
«Ну, вот же, значит сегодня действительно тридцать первое: Оля ошибиться не могла».
Жена так «провожала» прошедший день. Она любила повторять, что жизнь состоит из таких вот дней-кирпичиков. И мы сами строим из них свою судьбу. А ещё рассказывала, как в детстве ездила с отцом во Францию и впервые увидела там витражи в какой-то церкви 2 . Именно тогда и поняла, что Бог есть. Потому что когда смотришь, как свет, проникая в храм, переливается, вибрирует всеми цветами радуги на колоннах, сводах, рождая волнующее и трепетное настроение, то на душе становится хорошо и хочется плакать. Маленькие кусочки цветного стекла слагаются в грандиозное мозаичное панно. И каждый очень важен в этой общей картине мира, потому что без него она была бы неполной. И это правда! Даже без одного такого кусочка она обязательно останется неполной. А значит, он способен всё изменить, этот самый малюсенький кусочек?.. Так и в жизни: иногда решение, принятое каким-нибудь неприметным дождливым осенним днём, может запустить её ход совершенно по иному сценарию.
2
Святая
Виктору слова Оли казались странными и слишком, что ли, пафосными – сравнивать жизнь с кирпичами или кусками стекла; он даже испытывал неловкость за подобные откровения супруги, но предпочитал относиться к этому снисходительно. Если ей нравится, то пусть придает всему такое значение: мало ли чего там происходит в голове у этих женщин с высшим образованием. Главное, чтобы борщи варила и вовремя меняла постельное бельё. А ему ни жарко ни холодно от того, что ещё один день его жизни как-нибудь пройдёт. Чем привычнее, тем лучше. Нечего там мудрить. И мать всегда повторяла: «Будет день, будет пища». Например, что может быть проще котлет по-киевски или ароматных щей из квашенной капусты? А раз еда – это просто, значит, и остальное не стоит усложнять. Виктор вообще предпочитал не уходить в мыслительные дебри. Не любил и загадывать, и думать наперед. А вот Оля всё и всегда планировала. От списка покупок до культурной программы предстоящего отпуска.
На долю секунды в глазах потемнело, и сразу, словно отблеск солнца, отражённый кусочком цветного стекла, возникло воспоминание…
Вот он в очередной раз подтрунивает над супругой:
– Планов громадьё настроишь, а что будешь делать, если ничего не получится?
В ответ Оля лишь улыбалась. Она вообще жила с улыбкой на лице. Никогда не перечила. Ни мужу, ни свекрови. Нет, Виктор не считал жену рохлей. Внутренний стержень у неё был ого-го.
В этом уж он убедился: узнав, что не может иметь детей, Оля твердо решила, что сделает всё, чтобы родить. Начала мотаться по врачам. Ездила на какие-то святые источники. Читала какие-то акафисты. Несколько раз оставляла распечатанные молитвы на видном месте, явно предлагая и мужу подключиться к процессу. Виктор делал вид, что не замечает эти листочки. Он в Бога не верил и считал, что никогда не бывает так, как хочется; не бывает и так, чтобы ничего не было. Так что, как-нибудь да будет. Поэтому нет никакого смысла лоб расшибать. Пустая религиозная блажь.
А Оля добавила к молитвам позитивные аффирмации: написала их на разноцветных стикерах, расклеила по всему дому и постоянно бубнила себе под нос, когда готовила или убиралась.
Виктор снова иронизировал, не воспринимая всерьёз энтузиазм супруги:
– Сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет.
Даже пари с Пашкой-соседом заключил: сработает ли Олин план лечения бесплодия или нет? Жене же не переставал твердить, что нельзя быть такой упёртой. Раз врачи сказали, что в её случае можно только на чудо надеяться, то нечего пускаться во все тяжкие: чудо на то и чудо, чтобы просто взять и случиться. Ни с того, ни с сего. Если, конечно, вообще когда-нибудь оно захочет случиться…
Оля тихо твердила, что врачи – тоже люди и могут ошибаться. «Ага, ты – одна умная, а все – такие дураки», – осаживал Виктор супругу. Она умолкала и уходила на второй этаж. Когда же спускалась, чтобы приготовить ужин, Виктор, сидевший на кухне за своим ноутбуком, подмечал, что у Оли покраснели глаза и осунулось лицо. «Вот и нечего держаться за воздух. Чем раньше избавится от своих иллюзий, тем проще нам будет жить».
Мать однажды услышала, как он в очередной раз Оле мозги вправляет, и отчитала, назвав это свинством. Они тогда крепко повздорили и полгода не общались. «А что я такого сделал?» – недоумевал Виктор. Разве он виноват, что в свои тридцать с небольшим не понял ещё, его это или не его – быть отцом?