Шагай вперед, мой караван...
Шрифт:
Левон добровольно взял на себя большую часть домашних дел. Опьяненная собственными успехами, озабоченная необходимостью соответствовать занимае- мому месту, что требовало от нее неустанной дополнительной работы над собой, Лана почти забыла о муже. Она уже не могла помогать ему с газетой, и их “Оазис” начал медленно но верно хиреть, пока Левон не принял окончательного решения закрыть газету. Это решение явилось большой жирной точкой на активной жизни Левона, практически - на всей его жизни. Будучи по натуре лидером, привыкшим масштабно мыслить и действовать, он - совсем еще не старый мужчина - окончательно оказывался теперь не у дел.
Когда поутру домочадцы разбегались и разъезжались по своим делам, он, оставшись в гордом одиночестве, метался
Индейцы не просчитались, пооткрывав в своих резервациях казино. Калифорнийцы теперь к ним валом валили. За один только год шатры сменились фундадаментальными сооружениями, рядом появились многоэтажные паркинги. Полным ходом шло строительство гостиниц при них. И все это за счет таких же, как Левон, “мотыльков”, опрометчиво летящих на свет-приманку. Его новое пристрастие било не только по семейному бюджету, но и по его здоровью. Одержимый эфимерной идеей выиграть очень крупную сумму денег, которая с лихвой компенсировала бы отсутствие его вклада в семейный бюджет, Левон, от того что ожидания его не оправдывались, лишь нервничал и злился. А потом хватался за сердце и глотал лекарства.
Хоть с новой работой жены жизнь его стала совсем унылой и бесцельной, он искренне радовался за нее, повторяя про себя, как заклинание: пусть хоть она, пусть хоть она, прекрасно понимая, что успехи другого человека, даже самого дорогого и близкого, не наполнят твою собственную жизнь ароматом и смыслом, если таковых в ней нет.
Временами тяжелая депрессия завладевала им настолько, что он готов был наложить на себя руки. В один из таких, далеко не самых безоблачных дней Левону позвонил новый подписчик, не знавший, что “Оазис” перестал существовать. Это был вновьприбывший эмигрант, осевший в Южной Дакоте. Ровная доброжелательность Левона, неспешная речь, мягкий, глубокий тембр голоса, видимо, вызывали даже у людей, никогда его не видевших, доверие, желание поделиться своими проблемами, спросить совета. Звонивший, явно человек в возрасте, не составил исключения. Но Левон не был расположен сейчас к душеспасительным беседам. Раздражение на самого себя заставило его говорить резко и отрывисто:
– Вы спрашиваете меня, как сложится ваша жизнь в эмиграции? А вы уверены, что готовы услышать правдивый ответ? Ну тогда наберитесь мужества. Я отвечу вам, как на духу. Потому что не знаю вас, а вы не знаете меня. Так вот, вы потеряете здесь самое главное - себя. Вы утратите веру в себя, уважение к себе. Почва уйдет из-под ваших ног, и вы будете пребывать во взвешенном состоянии - между небом и землей, между Родиной и чужбиной. “Между” означает “нигде”. Кем бы вы не были Там, кем бы вы себя не считали, приготовьтесь к тому, что здесь вы станете ничем. Пустым местом... Даже для жены и собственных детей. Вы станете тунеядцем. Потребителем не вами созданных и вами не заработанных благ. Жизнь будет течь совсем близко от вас, почти у ваших ног, как полноводная река с неприступными берегами, в которую вам никогда не войти. Потому что к этой жизни вы не имеете никакого отношения. Она не ваша. Ваше место до конца ваших дней будет всегда только сбоку. И предопределили его вы сами. О, не волнуйтесь, сыты и одеты вы будете, и даже будете пользоваться усредненными благами этой страны. И прохожие на улице, не зная вас, будут вам приветливо улыбаться. Но если завтра вас не станет, это для всех,
Медленно положив трубку на рычаг, Левон уперся тяжелым взглядом в одну точку. Хорошо, что никто сейчас не мог видеть его глаз...
Глава 56
В промежутке между стремительно учащавшимися схватками Пегги позвонила Давиду и сообщила, что она в госпитале. Все бросив, он тут же поспешил к ней. Она так и не вернулась домой, до последнего дня, оставшись у родителей. Давид виделся с ней всего несколько раз, когда передавал ей деньги. Поскольку в настоящее время Пегги не работала, то без его помощи она обойтись не могла.
Акушер поджидал Давида в приемной.
– Что-нибудь не так? Какие-то осложнения?
– забеспокоился Давид.
– Нет-нет, все идет своей чередой. Я хотел предложить вашей супруге кесарево сечение.
– Вы считаете, что есть такая необходимость? Она не может разрешиться естественным путем?
– Может. Конечно может. Но подавляющее большинство американок отдает предпочтение этому методу, как менее мучительному, имеющему меньше последствий... Для женщины во всех отношениях лучше. Да и плод не травмируется, как это часто случается при прохождении родовых путей.
– Дело в том, что ни у жены, ни у меня нет медицинской страховки, - ответил сбитый с толку Давид.
– Мое дело было вам предложить.
– Акушер сразу же потерял к нему всякий интерес.
– Лично я сторонник естественных родов. Не волнуйтесь, все будет как надо. Пойдемте, я провожу вас к жене.
– Может лучше я останусь здесь, в приемной? Ей сейчас не до меня.
– Нет, молодой человек. Наши ученые пришли к заключению, что отец обязан присутствовать при рождении своего ребенка, сопереживать вместе с женой, наблюдать весь процесс. Они считают, что это способствует пробуждению отцовских чувств у мужчины и укреплению семьи.
Давид покорно последовал за акушером - в чем пришел, ему даже халата не предложили. Он увидел Пегги в тот момент, когда анестезиолог всаживал ей в позвоночник огромную иглу.
– Это еще зачем?!
– испугался Давид.
– Обезболивание. Теперь ваша жена, рожая, сможет даже беседовать с вами.
Два часа спустя Давид позвонил родителям и сообщил, что Пегги благополучно разрешилась. Встречая их в приемной, он принял поздравления со смешанным чувством вины и неловкости.
– Как и ожидалось, девочка,- сказал он, все еще находясь под впечатлением, теперь уже далеко не таинства, рождения новой жизни, свидетелем которого только что стал. И, если быть честным с самим собой, он совсем не был уверен, что созерцание данного процесса пошло на пользу его отношениям с Пегги. Иными словами, как мужчина, он предпочел бы этого не видеть - в первую очередь, из чисто эстетических соображений.
– Акушер говорит, что ребенок в полном порядке. Вес, рост, активность - все в норме.
– А на кого она похожа?
– Лана прилагала усилия, чтобы осознать, что с этого дня она переходит в статус бабушки.
– Точная копия матери, если той дать пожевать лимон с кожурой.
– Скажешь тоже, - смеясь, отмахнулась Лана.- Лучше дочку показывай. Пустят нас к Пегги?
К Пегги их пустили. Тоже безо всяких халатов - в чем с улицы пришли. Она лежала одна в двухместной палате, бледная и безучастная. Поцеловав и поздравив молодую маму, Лана водрузила на стол большой букет роз с летучим серебристорозовым шариком в виде зайченка, и только после этого бережно взяла в руки крохотный кулечек, именуемый внучкой. Левон не рискнул дотронуться до новорожденной, лишь с любопытством разглядывал ее сморщенную красную мордочку. Заметив, что Пегги с трудом удерживает глаза открытыми, они на цыпочках покинули палату. Давид вышел их проводить.