Шаги по воде
Шрифт:
Под занавес капитан заметил, что звонок они «отследят», это, возможно, ниточка, если, конечно, звонили не из автомата. Если все-таки из автомата, то это вполне может говорить о желании не оставлять следов, с одной стороны, а с другой – может быть опять-таки простой случайностью. Люди по-прежнему пользуются таксофонами, хотя и в меньшей степени, принимая во внимание технологический прогресс.
Я промолчала, никак не поощрив дискуссию о технологическом прогрессе. Наконец он распрощался, разочарованно, как мне показалось, попросив звонить ему в случае чего,
Сразу же после его ухода Оля зашла ко мне в кабинет, с виноватым видом встала у двери.
– Ксения Валентиновна, – произнесла она умоляюще. – Честное слово… вы не подумайте! Я ей сказала, в последний раз! – Фраза прозвучала двусмысленно, и Ольга, издав негромкое «ах», зажала рот рукой.
– Сядь, Оля, – предложила я. – Успокойся. Расскажи лучше про Густава. Как ваш пикник в деревне?
Я чувствовала себя как выжатый лимон после сеанса с капитаном, и мне не хотелось оставаться наедине со своими мыслями.
– Хорошо! – мгновенно просияла девушка. – Очень хорошо. Густав… Густав… такой! – Она приложила руки к груди. – Вы себе не представляете! Он поехал домой за мальчиком. Спрашивал, как я с детьми… Представляете, он переживает, что его сын может мне не понравиться! Малышу четыре года, чудный малыш, беленький такой, видимо, в мать. Смотрите!
Она достала из кармана жакета тонкий пластиковый пакетик, протянула мне. Внутри была цветная фотография мальчика с белыми волосами, круглым носиком и оттопыренными ушами. В руках мальчик держал розового плюшевого медведя. Смотрел застенчиво, улыбался.
– Чудесный ребенок, – сказала я. – Как его зовут?
– Эрик. Он уже знает буквы и считает до ста, – ответила она с материнской гордостью и спрятала фотографию в карман.
Оля еще что-то говорила, а я смотрела на нее, едва слыша, и думала, что жизнь продолжается. Она всегда продолжается. После землетрясения, цунами, гибели любимых. И полосы чередуются – черная, белая, снова черная и снова белая. В жизни Оли – белая полоса, в моей… тоже полоса, новая, неизвестно какого цвета. И только в жизни Динки полоса была черная. Вернее, жизни уже не было, а только жирная черная бесконечная полоса. Прочерк… Да, нет, не была, не состояла… Прочерк.
Как ни удивительно, но мне удалось отвлечься, и день пролетел довольно быстро. И только вечером я задала себе вопрос, почему не позвонил Урбан. Тут зазвонил телефон. Это был Александр, словно подслушавший мои мысли.
– Привет! – сказал он, и голос его звучал неуверенно. – Николай звонил мне, я в курсе… Как ты?
Николай – видимо, капитан Астахов. Друг-капитан. Просто удивительно, сколь трогательная дружба связывает этих людей, таких разных. Коля. Дружбан Колян. Я чувствовала, как закипает во мне желание противоречить каждому слову Александра.
– Хорошо, – ответила я, сдерживаясь. – Что у тебя?
– Ничего, – ответил он все так же неуверенно. – Я тебя встречу?
Я даже задрожала от злобной радости и глубоко вдохнула,
– Нет.
– Почему? – Он, кажется, испугался. – Я тебя обидел чем-нибудь?
– Мне нужно собраться. Я уезжаю на Мальту.
– А капитан Астахов знает? – спросил этот супермен-экстрасенс. Глупее вопроса и не придумаешь.
Я не стала отвечать и положила трубку. Вот и вся любовь.
Глава 21
Мысли
По дороге домой я зашла в церковь поставить свечку. За бабушку и всех остальных. И заодно поговорить с ней. Для этого, правда, необязательно заходить в церковь. Она просто попалась мне на глаза. Раньше я ее не видела, хотя бывала в этом районе довольно часто. Церковь была небольшая, пряталась в глубине не то сада, не то парка и утопала в цветах, слегка поникших от ранних ночных холодов.
– Бабушка, – прошептала я, зажигая темно-желтую длинную свечку от горящей и втыкая ее в песок, – это случилось! То, о чем ты предупреждала. При свидетелях… – Я оглянулась, мне вдруг почудились шаги. Но церковь была пуста – лишь в углу возилась какая-то старуха да за прилавком со свечами и иконками дремала женщина средних лет. Я перевела дух. – Бабулечка… ты здесь? Это случилось уже три раза, я не сумела скрыть, и… и… мне страшно! Что же теперь делать?
Пламя мигнуло – сквознячок пролетел, теплым дунуло в лицо. Я снова оглянулась. В церкви стояли густые сумерки. Пахло тлением и воском, едва слышно потрескивали свечи. Святые внимательно смотрели на меня, и огоньки свечей дрожали в их глазах.
Легкий шорох заставил меня вздрогнуть. Он доносился сверху, и я задрала голову, пытаясь рассмотреть, что там. Под куполом, далеко в вышине, среди бледных фресок кругами вился белый голубь. Я, как зачарованная, смотрела на его движения и очень скоро поняла, что бедная птица не получает ни малейшего удовольствия от своего полета. Голубь не летал, а метался. Он стремился наружу – в его понятии это значило вверх. Он не догадывался, что нужно, наоборот, спуститься вниз и вылететь через раскрытую дверь, которая светила маяком во мраке. И никто не мог помочь, и не было выхода.
Утомившись, голубь сел на карниз. Мне казалось, он смотрит на меня.
– Спасибо, бабушка, – прошептала я. – Я поняла. Не буду виться кругами, буду искать дверь. Я постараюсь…
Выйдя из церкви, я медленно побрела домой, раздумывая о своей жизни, сделавшей внезапный крен. Чувство ожидания не покидало меня. Моя «сущность», выбившись из повиновения, выкидывала странные кульбиты, а мне оставалось только ждать с трепетом, что же будет дальше. В древних глубинах прасознания, повинуясь неизвестно кем данной команде, проснулось спящее мертвым сном шестое чувство. Или седьмое. Или седьмое с половиной. И я, временный жилец и временный пользователь духа и генетической начинки, переживала все последствия неожиданного и непрошеного «включения».