Шагнувший в небо
Шрифт:
Но в чём же он провинился? О какой государственной измене они говорят?
Это какой-то кошмар, какое-то безумие.
— Конечно, ошибка. А как же. Вот сейчас проедем в управление и проверим, что тут да как. Ты нам все и расскажешь, чисто и сердечно, — ласково произнес усатый стражник.
Только от его голоса Даила бросило в дрожь, столько в нем было скрытого яда и угрозы.
Подхватив под руки, стражники выволокли его из комнаты и потащили сначала по коридору, а потом по лестнице. Они двигались очень быстро, он еле успевал перебирать ногами, спотыкался, и тогда его просто волочили,
«Только бы не попасться на глаза никому знакомому», — промелькнула мысль.
И тут же, словно мироздание решило показать ему свой характер, на втором этаже они столкнулись с квартирной хозяйкой. Она стояла руки в бока, смотрела грозно из-под нахмуренных бровей. И весь ее вид говорил, что, мол, именно этого она и ожидала, ничем другим жизнь Даила и не могла кончиться. И что он ей такого сделал? Всегда вовремя вносил плату за жилье, не дебоширил, не пьянствовал, девчонок не водил, вел себя тише воды, ниже травы. Он мог бы рассчитывать хоть на какое-то участие с ее стороны, тем более что когда-то она была дружна с его мамой.
Вместо этого хозяйка только бросила вслед:
— Надеюсь, он получит по заслугам!
Его выволокли на улицу и под настороженными и злорадными взглядами собравшихся зевак запихнули в черную паровозку, на боку которой красовалась пятиконечная звезда и летучая мышь с ключом в лапах — символ городской стражи Темного города.
Вслед за ним в кузов забрались двое стражников и уселись на скамью напротив него. Даил попытался подняться с пола и тоже пересесть на скамью, но усатый не дал ему этого сделать.
— Сиди где сидишь, а то хуже будет, — посоветовал он.
И мальчик решил его послушаться. Почему-то в его угрозы верилось сразу и бесповоротно.
Хлопнули дверцы, запыхтел мотор, наливаясь силой, и вскоре паровозка покатилась по брусчатой мостовой, подрагивая на неровно состыкованных булыжниках.
У Даила появилось время все обдумать, но чем больше он копался в событиях этого утра, тем больше понимал, что ничего не понимает. Можно было бы спросить у стражников, вдруг они что-то расскажут ему, но он всмотрелся в напряженные лица мужчин и понял, что ловить здесь, скорее всего, нечего. А судя по тому, как они вцепились в рукояти мечей, пока еще лежащих в ножнах, настроены ребята серьезно. Они только и ждут, чтобы он повел себя неправильно, набросился на них, забился в истерике — одним словом, дал им повод для применения оружия. Тогда он решил промолчать. Они от него ничего не дождутся. Надо набраться терпения, все разрешится само собой.
Даил представил, что в таком виде его увидит Рада, и ему стало страшно. Но потом, поразмыслив, он пришел к выводу, что скорее всего сейчас она в школе, потом направится домой готовиться к экзаменам и скорее всего не узнает какое-то время о том, что произошло с ее парнем.
От сердца отлегло. Хотя это и малое утешение, но чем дольше она не узнает о его горе, тем будет лучше. Убедив себя в этом, он облегченно вздохнул. Это не укрылось от пытливых взглядов надзирателей. Усатый тут же пнул его ногой и проговорил:
— Ишь ты, какой довольный. Столько людей на смерть обрек, и лыбится.
От этих слов Даил побледнел, на лице выступил пот ужаса. Он растерянно пробормотал:
— Я никого
— Не надо разыгрывать перед нами ляльку безмозглую. Сам все знаешь. Лучше свою улыбку гнусную попридержи, чтобы не хотелось тебе ее красненьким раскрасить, — посоветовал второй стражник.
Больше он не пытался с ними заговорить и весь путь до управления правопорядка проделал молча.
Итак, они подозревают его в каких-то убийствах. Или в причастности к каким-то убийствам. Но он ни в чем таком замешан не был. Значит, они все-таки ошиблись, или кто-то специально пустил стражников по ложному следу, чтобы запутать следы или за что-то отомстить ему. Несколько минут он пытался вспомнить, кому мог насолить или перейти дорогу за последнее время, да чего там мелочиться — за всю жизнь. Но как не крутил в голове знакомых, друзей, товарищей, просто сослуживцев, — подходящих людей не видел. Он никому жизнь не портил, никого не подсиживал, никого не подставлял. Был со всеми в хороших отношениях. Если только братья Друфы решили отомстить ему за то, что их дружба истончилась. Но это скорее попахивало абсурдом. К тому же не далее как вчера они отлично посидели в кабачке и душевно пообщались.
Значит, все-таки ошибка, решил он. И от сердца сразу же отлегло. Стало легко и спокойно. Сейчас они приедут в управление правопорядка. Ну, подержат его в камере, пока все не выяснится, а потом извинятся и отпустят на свободу. Он представил себе, какой виноватой и растерянной будет выглядеть физиономия усатого стражника, и все же улыбнулся про себя. Улыбаться открыто сейчас было чревато огрести новую порцию пинков и затычин.
Их поездка продолжалась не долго. Всего какая-то четверть часа, и они были на месте. Управление находилось в нескольких кварталах от его дома: раньше он часто прогуливался мимо и видел, как подъезжают и уезжают паровозки стражников, как служивые взбегают по большой каменной лестнице к дубовым застекленным дверям и скрываются за ними.
Подумать только, а ведь было время, когда он сам хотел стать стражником. Об этом он мечтал, наблюдая за монгами в синей форме. Но все это было до того, как он увидел и влюбился в драконов.
Паровозка остановилась перед зданием управления. Хлопнули водительские двери, заскрежетал ключ в замке, и их дверцы распахнулись. Усатый и его напарник подхватили Даила и выволокли наружу. Вдвоем они подняли его по лестнице, впихнули в дверь, которая подалась под нажимом его тела, и они оказались в просторном чистом вестибюле с мраморным полом.
Из-за регистрационной стойки на них с интересом уставились несколько пар глаз, послышались шепотки.
Усатый подволок Даила к стойке и доложил:
— Привезли, значит, задержанного.
— Это тот самый? — спросил монг из-за стойки.
Он был в очках с большим увеличением, отчего казалось, что глаза у него расплылись на пол-лица.
— Тот самый. Взяли тепленьким.
Большеглазый уткнулся в толстую огромную тетрадь в кожаном переплете, поводил по ней указательным пальцем, вчитываясь в неровные строчки, разнесенные на несколько колонок. Наконец что-то нашел, взял в руки перьевую ручку, обмакнул в чернила и что-то записал. Почерк у него был ужасный. Захочешь — не прочитаешь.