Шах нефтяному королю
Шрифт:
Навьючив лошадей продовольствием и нехитрым оборудованием, пробились так далеко, как только позволила приближающаяся зима, которая в этих местах довольно сурова. Тогда, летом и осенью сорок пятого, удалось лишь зафиксировать выход нефти на поверхность в районе нынешнего озерного месторождения. На этом, собственно, первый этап поисковых работ был завершен: не то что добывать здесь нефть, но даже произвести детальную разведку нефтяных полей по причине отсутствия всяких дорог и крайней удаленности региона не представлялось возможным.
Следующая экспедиция была снаряжена
Но работы были приостановлены по приказу из Москвы. Ставка в то время была сделана на вновь открытые в Западной Сибири и на севере нефтегазовые месторождения, а добычу нефти в окрестностях Кызыла сочли делом слишком хлопотным и даже нерентабельным.
Была еще одна экспедиция, самая крупная – в восемьдесят четвертом году. Ее начальником был уже не Рассадин-старший, а его сын, который пошел по стезе отца и загорелся той же идеей – произвести доразведку месторождений и затем приступить к масштабному их освоению. Об этом проекте в то время уже знали как Искирхан Хорхоев, – Хан, впрочем, знал о возможном наличии большой нефти в республике Т. от Рассадина-старшего уже в шестидесятых годах, – так и его сын Руслан.
Но настало время перестройки, и опять все замыслы – на этот раз общие, Рассадиных и Хорхоевых – полетели к черту.
Реанимирован этот проект был лишь в девяностых годах, когда стали поговаривать о необходимости прокладки магистрального российско-китайского нефтепровода, который по всем прикидкам должен быть проложен в непосредственной близости от дожидающихся своего часа месторождений. Но заинтересованной стороной здесь выступило не государство, – соответствующих чиновников интересовали не далекие залежи, а суммы «откатов», получаемых ими в ходе дележки ставшего вдруг бесхозным народного добра, – а Руслан Хорхоев, которого всеми силами поддерживал Рассадин, знающий Южную Сибирь как свои пять пальцев.
Руслан, сам долгое время работавший в Министерстве нефтяной промышленности, через своих знакомых устроил так, что вся документация прежних экспедиций в Кызыл оказалась сосредоточенной у него в руках.
Государственные архивы вдобавок хорошенько почистили, чтобы еще кто-то не напал на след южносибирской нефти. Небольшая загвоздка случилась с документацией, датированной пятьдесят шестым годом, – Рассадин-старший при содействии Искирхана Хорхоева добился того, что архив той экспедиции, которой он командовал, был переведен в Грозный, где он затем хранился в архивах грозненского Института нефтегаза. Именно эту документацию, упакованную для перевозки в ящики, и вывезли из Грозного перед самой войной, осенью девяносто четвертого года: теперь вся информация, касающаяся истоков южносибирского нефтяного проекта, была целиком сосредоточена в руках Руслана Хорхоева.
…Рассадину показалось, что он услышал женский голос. Он прислушался… Наверное,
Через сутки все будет кончено. «Эх, Руслан, Руслан… Что тебе стоило послушаться меня в тот роковой день и отказаться от полета на озера?..»
Глава 17
Тамара оцепенела от страха. Несколько долгих минут она простояла недвижимо, вжимаясь спиной в холодную бетонную стену. Боялась даже пальцем пошевелить, опасаясь, что тварь, которую ей подбросили вайнахи, замершая пока у противоположной стены, может броситься на нее и даже попытаться укусить…
Постепенно девушке все же удалось успокоиться, после чего она попыталась трезво взглянуть на ситуацию. «Это всего лишь крыса, – сказала она себе. – Не тигр, не волк и не ядовитая змея. Я человек, я здоровая молодая женщина, а значит, это не я должна бояться эту паскудную, но все же мелкую тварь, а она – меня».
Тамара решила, что надо попытаться прихлопнуть крысу сверху перевернутым ведром, которое она пока не использовала по назначению.
Но едва она сделала шаг в том направлении, как здоровенный пацюк неожиданно взмыл в воздух – скачок получился высотой с полметра.
Девушка, испуганно ойкнув, отпрянула назад, на прежнее место. А крыса юркнула в другой угол и замерла на полу в аккурат возле ведра. «Ну и черт с тобой, – подумала Тамара. – Вот и сиди там… Только не вздумай носиться по камере или, не дай бог, пытаться меня укусить!
Сразу убью…» Чтобы не думать о таких неприятных вещах, как крысы и их двуногие собратья – последние лишь в силу какого-то недоразумения носят человеческий облик, – она вновь погрузилась в воспоминания, выбрав тот период детства, когда ей удалось посетить папину родину.
Руслан и Лариса не раз бывали на Кавказе, в том числе и в тогдашней Чечено-Ингушетии. Когда они отправлялись в Сочи, Кисловодск, Пицунду и Сухуми, то непременно брали с собой дочь. А вот в Грозный и Толстой-Юрт ездили только вдвоем или с кем-то из своих друзей и знакомых.
Тамаре было одиннадцать лет, когда родители сочли дочь достаточно взрослой, чтобы взять с собой в поездку по городам и селам ЧИАССР – отец говорил проще: «Чечня».
Ей было чертовски интересно поглазеть на этот край и населяющих его людей. Но в то же время и немного боязно, потому что была она к тому времени девочкой начитанной и знала, что на Кавказе проживают «дикие горские племена».
Хотя отец наложил табу на всякие разговоры о своих чеченских корнях – запрет действовал лишь в отношении дочери и не касался, естественно, Ларисы, – она в душе все же надеялась, что именно сейчас, в ходе этой поездки, отец познакомит ее со своей многочисленной родней.
Но этого не случилось.
В папиной Чечне они провели две недели с хвостиком. Особенно ей запомнилась их поездка на высокогорное озеро, которое сами вайнахи называют по-разному: Айзен… Эйзень-Ам… Казеной-Ам… А на русском имя ему – Голубое озеро.