Шахматы. Чёрная королева
Шрифт:
— Добрый вечер. — Отсалютовала бокалом, сделала очередной глоток, склонила голову набок и смущенно поджала губы.
Алена готова была во всеуслышание заявить, что Марта флиртовала и заигрывала, но что-то непривычно терпкое, какое-то понимание, предчувствие не позволяло так думать и убедиться в версии окончательно. А еще за ней хотелось наблюдать и впитывать, сквозь себя проводить весь спектр неиссякаемых эмоций, потому девушка благоразумно притихла, примеряя роль стороннего наблюдателя. В конце концов, ведь именно для этого пришла сюда и, кто знает, чем закончится этот непредсказуемый хоровод.
Мужчина тоже на Марту смотрел, тоже улыбался, а потом подался
— Признаться, удивлен увидеть тебя здесь. — Выдавил из себя в итоге и сдавленно рассмеялся собственным словам. — Люди говорят, последнее время жизнь отшельника прельщала тебя куда больше.
Договорив последний звук, спешно отшатнулся, на спинку стула откинулся, благоразумно увеличивая расстояние, а Марта только и успела, что губы приоткрыть, выдавая изумление. Потом плечиком невинно повела и едва заметно головой качнула.
— Врут, как видишь. Вот она я. — Умело стрельнула глазами.
— Врут. — Согласился мужчина. Напряженно втянул в себя воздух и с тем же напряжением выпятил вперед губы, прицениваясь. — Как дела? В себя пришла? — Примирительно выдохнул и наградил взглядом исподлобья, на который Марта будто случайно кончик языка продемонстрировала, мелькнувший меж неплотно стиснутых зубов. Игриво и вызывающе.
— Неужели выгляжу так плохо, что эти вопросы все же пришлось задать?
— Выглядишь ты как раз таки хорошо. Саше бы понравилось. Жаль, что не видит…
— Какая неумелая попытка выдавить из меня скупую слезу. — На вроде искренние слова резанула жестким тоном Марта и, словно провоцируя, беззвучно рассмеялась.
— Ну и змея… За что только мужики тебя любят?..
— Может, за то, что красивая?
— Да нет… Тут другое. — Неприятно усмехнулся. — За то, что никому не принадлежишь! — Жестко ткнул твердым пальцем в поверхность стола и нахмурился.
В негодовании качнул головой, будто сам себя за проявленную до этого неоцененную мягкость пеняя, как взглядом за Алену зацепился и опомнился, подобрался, о нежеланных свидетелях припомнив. Смотрел долго и испытующе. Вроде даже собирался что-то сказать, как вдруг его окликнули грубым тоном.
— Гарист! — Прозвучало невдалеке и Алена вздрогнула, распознав на слух устрашающее в криминальном мире прозвище.
Разглядев подобную реакцию, мужчина скривил уголок рта и прищурился на один глаз, вмиг сметая с лица все мягкие черты и интеллигентные мотивы. Сквозь приоткрытую челюсть можно было разглядеть вялые шевеления языка — это он ее страх уловить, распробовать пытался. Все исчезло, как и не было, когда Марта мужской ладони коснулась. Он и сам тогда дернулся, остро на нее глянул, но того приказа, что в глазах прочел, послушался.
— Приятного вечера. — Резко встал, скрипнув ножками стула по паркету, и, не бросив на Алену более ни единого взгляда, направился к другому столику в противоположном конце зала.
Он ушел, а Марта осталась. И Алена с ней. С Мартой… И только сейчас, в этот самый момент задумалась над тем, а кто же она?.. Эта самая Марта… И какую роль может сыграть во всей этой истории?
Пусть и редкие, но значимые фразы, брошенные ее знакомыми, невзначай рисовали отнюдь нелицеприятную картину. Эльзин… Скользкий и хитрый, он уже много лет во всех кругах значился, как заместитель Бортновского. Старик Решетов — этого можно смело списать со счетов, Алена уверена, он будет знаком с каждым, кто в той или иной степени интересуется ювелирными украшениями и драгоценными камнями, а Марта
Вдруг Алена перед собой уже не Марту увидела. Воспоминания совсем другую картинку рисовали, в другое место несли. Громкие похороны… У некоторых и свадьбы не такие шумные, как эта прощальная церемония. Алену, как журналиста, близко не подпускали, но отсутствие за ее спиной фотографа сыграло значимую роль, и охрана массово бросилась совсем в другую сторону, оставляя молоденькую корреспондентку без должного внимания. Подойти ближе было по-прежнему нельзя, но вот разглядеть и запомнить… Самое яркое, пожалуй, событие похорон, ровно в ту же минуту развернулось, выставляя непозволительные эмоции на суд общественности.
Одна общая серо-черная масса людей. Один общий на всех скорбящий вид. И понимание того, что эта скорбь не более чем игра. Кто-то толкает общую на все подобные случаи речь. Уже через несколько минут все эти люди разойдутся и забудут о том, что был такой… В какой-то момент Алена даже посочувствовать этому Самохину успела. Живешь вот так, живешь, а рядом с тобой нет ничего настоящего. Ни людей, ни эмоций. Сплошная фальшь. А потом тебя некому попомнить добрым словом. И только подобная мысль мелькнула в голове, как произошло что-то странное. В толпе наметилось какое-то непонятное шевеление, прошлась волна возмущения. Жадное до скандалов полчище стервятников-журналистов принялось агрессивно толкаться, щелкать затворами фотоаппаратов, кто-то тянул руку с микрофонами, чтобы запечатлеть все то, что ускользнет от чувствительного слуха, а Алена смотрела. Просто смотрела на то, как одинокая женская фигура в красном шелке мелькнула перед толпой.
Все выглядело так, будто она, эта женщина, только узнала о произошедшем, будто все еще не могла поверить. И вот этот ужас на лице, первые слезы и едва слышные проклятия, которые становятся все громче, жесты, порывистые движения все ярче, а потом она просто срывается и несется к гробу, точно сумасшедшая. Так странно… Алене показалось, что женщина несколько раз ударила покойника Самохина по лицу. Показалось, будто обвинила в том, что он посмел уйти вот так… не слышала, за общим гулом уже и не могла слышать ее слов, криков, но та бешеная по своей силе энергетика, что исходила от незнакомки… Алена ее почувствовала и едва ли ошибалась.
Доли секунд заняло это представление, не более того, и вот женщину кто-то уводит в сторону, желая успокоить, привести в чувства. Разглядеть ее тогда так и не удалось, а жаль… Алена хотела бы посмотреть в эти глаза, увидеть то, что другие пожелали надежно спрятать. Не для себя как журналиста, а для себя, как для человека. К слову, в прессе о произошедшем так ничего и не сказали. Сухо и скупо: «Был, вершил, ушел из жизни». Тогда еще интересно стало, сколько стоило журналистское молчание?
Ровно через три дня она увидела женщину снова. Та стояла над могилой и курила. В этот раз была, как и подобает, в черном. С миниатюрной шапкой-таблеткой, с вуалью, прикрывающей половину лица. И прежде вульгарный, несовременный атрибут не показался Алене лишним, вычурным. Он лишь подчеркивал все то, что так и осталось несказанным. В тот день женщина не проронила ни слова. Она стояла над могилой и улыбалась. Ее губы улыбались, а глаз рассмотреть так и не получилось…