Шакал (Тайная война Карлоса Шакала)

Фоллейн Джон

Позднее один из присяжных, при условии сохранения анонимности, согласился дать интервью для этой книги, раскрыв некоторые подробности, которые в противном случае остались бы неизвестными. Присяжный X, как мы будем называть это лицо, узнал о том, что может оказаться в числе присяжных, за несколько недель до суда. “Как и все остальные, я давно знал об этом террористе, — пояснил присяжный X. — Однако я мало что читал о нем, к тому же со времени связанных с ним терактов прошло уже много времени”.^{458}

Присяжный X был потрясен сообщением о том, что присяжные будут охраняться полицией. И действительно, на время судебного слушания всем присяжным было предоставлено по два телохранителя.

Однако меры безопасности выглядели несколько скудно: телохранители просто сопровождали присяжных из дома в суд и из суда домой. “Я довольно быстро понял, что эта охрана прежде всего направлена на то, чтобы обезопасить меня от возможного давления прессы, — рассказывал присяжный X. — Благодаря ей я мог сохранять независимость в процессе слушаний. К тому же это давало возможность вести относительно нормальную жизнь за пределами Дворца правосудия”. С этого момента присяжного X начало все больше захватывать происходящее: “Я чувствовал себя не столько зрителем, сколько действующим лицом и изо всех сил пытался запомнить все услышанное. Я исписывал десятки страниц, а по ночам мне снился суд и голос Карлоса”.

Карлос, не теряя времени, сразу же дал понять, что сам будет руководить своей защитой, а его адвокаты будут играть второстепенную роль. Опробовав микрофон и убедившись в том, что его будет слышно, он извинился за свой акцент. “Мне не позволили брать уроки французского. Поэтому я учился с помощью вашего дурного телевидения и газет”. Это был обманчиво мягкий ход. В дальнейшем Карлос не упускал ни единой возможности высказаться, периодически приветствуя поднятым кулаком своих сторонников, присутствовавших в зале суда, включая четырех юнцов в клетчатых шарфах в стиле Арафата.

Карлос вел себя абсолютно раскованно, то и дело отхлебывая из бутылки минеральную воду, которую он принес с собой. А когда один из адвокатов саркастически назвал его “террористом номер один”, он расплылся в широкой улыбке и попросил у судьи миниатюрный микрофон, чтобы он мог прикрепить его к лацкану пиджака. Судья, совершенно не склонный к шуткам, был вынужден отчитать Карлоса за его расхлябанное поведение. Карлос сидел подняв ногу и оперевшись локтем на колено. “Я — пожилой человек, мне сорок восемь лет, — улыбнувшись возразил он. “ А здесь, в отличие от вашего кресла, не очень удобно”. Однако в целом судья редко призывал Карлоса к порядку, предоставляя ему возможность высказываться.

Через несколько минут после начала слушаний Карлос потребовал отложить их, объяснив это следующим образом: он был похищен из Судана, а потому его заключение во Франции является противозаконным. “Я нахожусь в правовом вакууме, — заявил Карлос. — И сегодня я заявляю, что Франция не имеет права судить меня. Однако я вынужден отвечать, потому что не хочу попасться в вашу ловушку”. Будучи сыном адвоката, он не мог преодолеть искушения выйти на юридическую арену. Если бы судья отказал ему в удовлетворении его прошения, он по меньшей мере добился бы отвода двух адвокатов, представлявших интересы родственников погибших на улице Тулье. Ассоциация жертв насилия и террора, — утверждал Карлос, — может представлять интересы только жертв терроризма, а убийства на улице Тулье не имеют к нему никакого отношения.

Более того, заявлял он, Ассоциация, президентом которой является еврейка Франсуаза Рудетски, пользуется страданиями людей ради “своих низменных целей, а именно — пропаганды сионизма”. Таким образом, она является его личным врагом, с которым он сражается с четырнадцатилетнего возраста. “Я — политический боец, — заявлял Карлос. — Наш враг — это враг всего человечества, враг французского народа и палестинского народа, а именно американский империализм и его олицетворение — сионисты. Спекулируя на страданиях еврейского народа во время Второй мировой войны, они наложили руку на Святую землю, которая принадлежит всему человечеству и прежде всего народу

Палестины”.

Когда судья спросил Карлоса о целях Народного фронта, он ответил, вызвав в зале очередной взрыв хохота: “Закупка тюльпанов в Нидерландах”. И тут же посерьезнев и стукнув рукой по перегородке, повысил голос: “Мы ведем войну с сионистами по всему миру! Мы находимся в состоянии войны”. Он не колеблясь признал, что эта война предполагает угон самолетов, захват заложников и осуществление “казней”, которые оправданы в силу военного времени. “Я несу моральную ответственность перед всем миром, перед историей, перед нашими мучениками и перед всем народом Палестины за военные действия палестинцев. Я несу политическую ответственность за все операции Народного фронта”. Вопрос о том, являлись ли убийства на улице Тулье частью этих операций, Карлос обошел стороной. Он не собирается доказывать свою невиновность, заявил он, поскольку факт его заключения является противозаконным.

Карлос изъяснялся на устаревшем революционном жаргоне, ибо, как заметила позднее Магдалина Копп, он не понимал, что война уже закончена. “В течение тридцати лет я вел войну с помощью пера, оружия, бомб и удавок. И эта борьба не окончена, я должен продолжать ее. Сегодня я веду ее с помощью слов. И будь я рядовым солдатом, я бы сидел и молчал, но я — лидер и должен сражаться до последнего вздоха”. Одна из реплик Карлоса особенно ярко подчеркнула его нежелание переворачивать страницу истории. Судья спросил у него, может ли он подтвердить, что был ближайшим помощником Мухарбала. Вопрос этот явно относился к событиям двадцатилетней давности. “Это очень деликатный вопрос, — ответил Карлос. — Народный фронт продолжает существовать, поэтому речь идет не о прошлом, а о настощем”.

Второй день слушаний, понедельник, начался с поражения Карлоса. Судья Корнелу объявил о том, что отклоняет его прошения. Европейский суд по правам человека отказался признать, что он был незаконно похищен из Судана, и передал его в распоряжение французского правосудия. Что касается удаления из зала суда представителей Ассоциации жертв насилия и террора, судья решил рассмотреть эту просьбу позднее.

Карлос сменил костюм и теперь более походил на шикарного яхтсмена в блейзере, белой спортивной рубашке, джинсах и с белым шелковым платочком, торчавшим из его нагрудного кармана. Его светские манеры начали перемежаться завуалированными угрозами в духе мафиози. Карлос посетовал на то, что его окружают жандармы, и обратился к присяжным с призывом не обращать внимания на столь усиленные меры безопасности. “Я привык к оружию, и на меня это производит мало впечатления, — заверил он их. — Напротив, это даже вызывает у меня некоторую ностальгию. Ни одно революционное движение никогда не пыталось оказывать давление на присяжных. Вам ничего не грозит. Разве что угроза манипулирования вами. Случалось, правда, что нам приходилось разделываться с официальными лицами, но я не жалею об этом”. Затем Карлос повернулся к судье и добавил: “На Вас лежит огромная ответственность, Ваша честь. Я не обязан выполнять ваши распоряжения. И не забывайте, кто я такой”.

Хотя Карлосу и не удалось задержать слушания с первой попытки, у него за щекой было еще много трюков. Теперь на сцену вышла главная защитница Карлоса Изабель Кутан — Пейре, язвительная, воинственная особа, придерживавшаяся левых взглядов и представлявшая интересы Магдалины Копп за пятнадцать лет до этого. Суд поддался давлению со стороны ДСТ, этой “политической полиции”, — заявила она, — и не может предъявить ни одного свидетеля, присутствовавшего на улице Тулье во время совершения преступления. События на улице Тулье являются частью заговора ДСТ и Моссада, завербовавшего Мухарбала, направленного на нарушение двустороннего соглашения о ненападении, заключенного между властями Франции и палестинскими организациями. Однако это заявление так и осталось ничем не подкрепленным.