Шальная графиня (Опальная красавица, Опальная графиня)
Шрифт:
Прямо напротив постели висела картина необычайной красоты и яркости, напомнившая Елизавете ее любимого Буше: молодая дама в одной сорочке осторожно входит в воду, раздвигая большие белые лилии, а из зарослей камыша к ней тянется полуодетый юноша с выражением неприкрытой страсти на лице.
Елизавета так загляделась, что даже не заметила, как тяжелые портьеры раздвинулись, и в комнату вступила высокая фигура в черном балахоне с капюшоном, закрывающим лицо.
Елизавета тихо вскрикнула. Ощущение, что она и впрямь воротилась в Италию, пронзило ее. Что-то бесконечно знакомое, незабываемое, пугающее было в неторопливых и в то же время точных движениях этой фигуры.
– Buon giorno, signora! [52] –
52
Добрый день, синьора! (ит.).
Это был голос Араторна.
– Esse una sorpresa! [53] – пробормотала Елизавета. – Una brulla sorpresa. Неприятный сюрприз! – уточнила она и только тут поняла, что говорит по-итальянски.
– Ну что вы, синьора! – воскликнул Араторн. – Как можно! Для меня, сознаюсь, наша встреча – подарок судьбы!
Подарок судьбы?! Елизавета с удовольствием добавила бы пару оплеух к этому подарку, но, поняв по ехидному смешку, что Араторн тешится ее гневом самым беззастенчивым образом, постаралась овладеть собой. Как ни странно, несмотря на свое изумление и негодование, она с первого слова почувствовала себя с Араторном как со старым знакомым – пусть и пугающим, пусть негодяем, но знакомым. Она словно бы смутно ощущала, что ей, женщине, легче будет поладить с болтливым венценосцем, чем с такой грубой и тупой силою, какой являлся недалекий Кравчук. Даже палача можно разжалобить или перехитрить, а поди-ка перехитри грозу или потоп! К тому же вести осторожно-насмешливый разговор со светским человеком приятнее, чем выслушивать угрозы начальника тюрьмы.
53
Вот это сюрприз! (ит.)
Но зачем Араторн здесь? Как он сюда попал?
– Если не ошибаюсь, – продолжал Араторн с тою же насмешливостью в голосе, – в последний раз мы с вами встречались, когда вы пытались выдать себя за греческую княгиню, которая в действительности была наследницей русского трона?
– Но вы меня сами принудили притвориться ею, – повела плечом Елизавета. – А кстати, как вам удалось спастись тогда из катакомб? Я думала, вы сгорели! – В голосе ее прозвучало явное сожаление.
– Едва ушли, – покачал капюшоном Араторн. – Не странно ли это совпадение: второй раз наши с вами встречи происходят в подземелье или вблизи него?
Елизавета не сразу поняла, о чем речь.
– Откуда вы знаете, что я была в том подвале?
– Можете называть меня мессиром, – проговорил Араторн, и тихое самодовольство в его голосе многое открыло Елизавете.
– О-го... – протянула она. – Так вы унаследовали пост этого, как его... мессира Бетора? Похоже, вам есть за что меня благодарить! – Вы, как и в прошлый раз, очень прямолинейны, – промурлыкал Араторн. – И необычайно догадливы! Да, я благодарен вам. И не я один. Вы избавили Орден от такого ретрограда, такого тупицы... Впрочем, о мертвых aut bene, aut nihil! [54]
54
Или хорошо, или ничего (лат.).
В
– Да, – невинно кивнула она, – очевидно, именно из благодарности вы пытались убить меня сперва в Риме, а потом в Петропавловской крепости?
– Это какой-то апокриф, синьора, – возразил Араторн. – В Риме за вами охотился только Джудиче. Он был опьянен злобою. В мести, как в шахматах, каждая сторона делает свой ход по очереди – это и был ход Джудиче после того, как всех нас едва не изжарили живьем – не без вашего участия, как я понимаю. Но, вразумленный мною, он не причинил бы вам вреда в Санкт-Петербурге. Ему предписывалось похитить вас из крепости и доставить в указанное место. Однако силы противника оказались слишком велики, к тому же след ваш был так надежно сокрыт тою, которая теперь держит в кулаке Россию, что мы почти отчаялись разыскать вас.
– Но как же вам это удалось?
– Это был перст божий, уверяю вас. Княгиня Дашкова, бывшая прежде ближайшей подругою императрицы, теперь с нею разошлась. Путешествуя по Европе и будучи в Париже, она оказалась в одном знакомом мне доме. Зашла беседа о самозванцах, которых во все века множество крутилось вокруг русского престола. И княгиня, движимая неприязнью к бывшей подруге, обмолвилась о незавидной участи некоей молодой дамы, прибывшей из Италии, которую императрица обезвредила так, как это может сделать только женщина: обвенчав в тюремной часовне с негодяем и ничтожеством. Подробностей добиться не удалось, однако по этой зацепке наши люди в Санкт-Петербурге смогли отыскать доступ к церковным записям. Мы, конечно, еще сомневались, ибо не знали, куда отбыл ваш супруг, однако вскоре до нас дошло сообщение одной нашей адептки из Нижнего Новгорода...
– Господи, – прошептала Елизавета, – значит, мне не померещился знак венца на стенах сгоревших церквей?
Араторн кивнул.
– И туда вы доползли!..
– И туда. И сюда, как видите, – он обвел рукою комнату. – Кстати, это мои покои. Я останавливаюсь в этой комнате, когда приезжаю в Palazzo Foresta [55] .
– Отдаю должное вашему вкусу. А я-то удивилась: в доме начальника тюрьмы – и такое изысканное убранство!
– Благодарю. И вы правы – Кравчук существо низкое и испорченное. В России нас еще слишком мало, в отличие от западной Малороссии. Вспомните хоть Гаэтано.
55
Лесной дворец (ит.).
Елизавета промолчала. Она и так сразу подумала про Славко.
– Конечно, в таких обстоятельствах мы вынуждены пользоваться услугами людей малодостойных. Вы вполне смогли оценить запросы этого дикаря и его супруги. Поверите ли, для мягкости кожи сия перезрелая матрона обкладывала лицо на ночь парной телятиной, а от веснушек натиралась раздавленными сорочьими яйцами! Я взял на себя труд снабжать ее продукцией первейших парижских маэстро дамской прелести – и все эти «Вздохи Амура» и «Франжипан» сделали ее моей верной сторонницей, а через нее и самого Кравчука. Так что да здравствуют красавицы, как говорят французы!
Елизавета, услышав названия наимоднейших духов, глаза вытаращила:
– Вы знаете о таких вещах?
– Клобук не делает монаха! – залихватски отрапортовал Араторн, и Елизавета невольно натянула одеяло повыше, только сейчас заметив, что необъятная, должно быть, одолженная у Матрены Авдеевны, сорочка весьма щедро обнажает ее плечи и грудь.
Увидев это движение, Араторн сбросил с головы капюшон, и Елизавета едва удержалась от вскрика, увидав худое лицо, столь жестоко изуродованное оспою, что даже черт его невозможно было толком рассмотреть.